Сокрушение тьмы

Дитрих Зепп, которого Гитлер назначил начальником обороны Вены, после разгрома его 6-й танковой армии под Балатоном снова собрал под свое крыло восемь танковых дивизий, одну дивизию пехотную и пятнадцать отдельных батальонов. Разведуправление 3-го Украинского фронта знало и некоторые подробности самой обороны. Гитлеровцы сделали все, чтобы превратить Вену в неприступную цитадель. Подступы к ней укрепили многочисленными оборонительными сооружениями: эскарпами, надолбами, многорядными полосами из колючей проволоки, в некоторых местах, на танкоопасных направлениях, по внешнему обводу австрийской столицы заблаговременно появились противотанковые рвы. Майор Соколл, когда был у Толбухина, доложил также, что немцы на окраинах города повсюду создают баррикады, на чердаках оборудуют огневые точки, минируют мосты. Сообщил и о том, что, по слухам, Гитлер очень недоволен командующим армии «Юг» Отто Велером и что есть предпосылки его замены генерал-полковником Лотаром Рендуличем, который в свое время снискал себе славу специалиста по ведению упорной обороны. В это можно было поверить: Рендулич, бывший командующий группой армий «Север», всего два месяца назад вот так же сменил по приказу Гитлера генерал-полковника Ганса Рейнгардта, командующего группой армии «Центр». Толбухин тогда подумал: «Если так, то недолго же продержится и Велер. Впрочем, нам все равно кого бить, что Фриснера[13], что Велера, что Рендулича».

В общих чертах был известен Толбухину и план обороны. Но только в общих чертах. Карл Соколл обещал сообщить о ней более подробно.

Военный совет Толбухин проводил уже в Винер-Нойнштадте, который был взят поздно вечером 2 апреля 105-й гвардейской стрелковой дивизией. Немцы с ним ни за что не хотели расставаться, зная, что это последний крупный опорный пункт на подступах к Вене, но 99-я дивизия Блажевича, далеко оторвавшаяся от своего 37-го корпуса, угрожала им отрезать все пути отступления. Тем не менее, отходя, они принялись жечь и взрывать лучшие здания города.

Передовой командный пункт Толбухина разместился в огромном особняке курфюрста, в гостином зале, где в свое время влиятельный князь давал балы и обеды.

Миронов сидел у самой двери на мягком, обтянутом голубым атласом стуле с резной спинкой и незаметно по очереди вглядывался в лица генералов. Их было здесь человек тридцать, если не больше. Многих он знал, о многих был наслышан.

На стене, рядом с полированным столом, висела крупномасштабная карта Венского района. На ней черным карандашом была четко обозначена линия немецкой обороны на данный день. В красных вытянутых кружках перед ней стояли крупные цифры, обозначающие номера дивизий. Блажевич его радовал, Ларин — нет. Зажали Ларина в горах западнее Винер-Нойнштадта — не может двинуться ни шагу.

Уже взят курортный городок Баден дивизией Блажевича и дивизией Денисенко; Прессбаум, находящийся на основных магистралях, ведущих к Вене, будет взят завтра или послезавтра. Линц и Санкт-Пельтен будут наглухо отрезаны от столицы. 38-й корпус и дивизия Блажевича выйдут к западным пригородам Вены, 39-й подойдет к Вене с юго-запада. 4-я армия Захватаева, преодолев горы Лайтагебирге, подойдет к ней с юго-востока…

Из раздумья Миронова вывела мягко открывшаяся дверь. Он повернул голову и увидел Толбухина. Мгновенно вскочил. За ним вскочили со своих мест все остальные.

— Здравствуйте, товарищи, — просто, глуховатым голосом поздоровался Толбухин.

Ему ответили чуточку вразнобой.

— Здравствуйте, товарищ маршал!

— Садитесь, пожалуйста, начнем наш совет, — сказал он, и грузноватой медленной походкой прошел к столу, и сел за него.

В свои пятьдесят один год он выглядел далеко не бодро. Растолстел, под подбородком появились складки. Особенно было полным лицо, с тяжелыми наплывами под глазами. Маршал был явно нездоров. А еще год назад многие его знали статным, подтянутым, хотя и начавшим полнеть.

Он провел пухлой ладонью по негустым волосам слева направо, отчего широкий пробор стал еще белей и шире, и добродушно улыбнулся пухлыми губами. К его лицу никогда и не шла суровость. Даже тогда, когда он распекал кого-нибудь из генералов, лицо и глаза его оставались спокойными, а голос глуховато-мягким.