Вроде бы ленивым, спокойным, но все подмечающим взглядом Соколл оглядел двухэтажный особняк, с маленькими, почти декоративными балкончиками, с литыми чугунными решетками, сделанными с художническим вкусом, все с тем же гербом посредине, изображающим вздыбленного коня и укрощающего его могучего рыцаря в латах. По углам здания стояли миниатюрные башенки с зубчатым верхом, узкие бойницы которых были забраны мелкими узорными стеклами. Во дворе, за железной оградой, — распустившийся сад, аллейки, посыпанные песком, облицованный мрамором цоколь фонтана с индиговыми кусками стекла перед хорошенькой наядой с трезубцем.
На улице пошел дождь, и Соколл заторопился. Калитку открыл сонный привратник, флегматичный, неторопливый старик, что-то недовольно бурчащий себе под нос. Соколл на него прикрикнул, чтобы пошевеливался. Взгляд старика, как ему показалось, на секунду ожил, пронзительно и неуловимо скользнул по его лицу, потом сразу потух, потерялся где-то под нависшими спутанными бровями.
— Одну минутку, — сказал привратник и зазвенел связкой ключей. Соколла он знал, потому что тут же проговорил: — Барон все время ждал вас. Он только что задремал.
Соколл прошел в дом, пересек гостиную, богато заставленную старинной черной мебелью, и по широкой, полудужьем выгнутой лестнице, застланной зеленой ковровой дорожкой, поднялся на второй этаж.
Барона он нашел в кабинете, тот мирно дремал в глубоком кожаном кресле; на нем был атласный халат, на ногах тапочки, на коленях лежала пушистая, породистая кошка. Свет ближнего канделябра горел над ним. Окна были задрапированы тяжелой светонепроницаемой тканью. Кабинет хотя и был просторным, но напоминал антикварную лавочку: повсюду стояли бюсты каких-то вельмож, статуэтки обнаженных женщин, в тяжелых рамах висели на стенах картины. На огромном полированном столе из красного дерева, инкрустированного по обводу, стояли чугунные фигурки все той же вздыбленной лошади и сдерживающего ее рыцаря.
Сам барон был человеком лет шестидесяти, совершенно седой, с располагающим мужественным лицом, с короткими, но выразительными усами — тоже совершенно белыми. Когда его разбудил привратник, видимо исполняющий роль и камердинера, он подвижно вскочил, извинился, что сон сморил его так некстати.
— Здравствуйте, господин Вегер, — поздоровался с ним Соколл.
— Я рад приветствовать руководителя боевых сил нашей организации, несущей нам избавление от проклятого богом гитлеризма, — напыщенно ответил барон.
— Избавление от гитлеризма принесет нам Красная Армия, — с улыбкой ответил Соколл. — А мы обязаны ей помочь.
— Да, конечно, конечно…
Барон по-пастырски сцепил на животе пальцы, а Соколл подумал, какая плохая надежда вот на таких членов боевой организации, которая завтра должна поднять в Вене восстание.
Хозяин рассыпался в любезностях. Он велел привратнику разбудить фрейлин Эльзу, чтобы та приготовила гостю ванну, а затем на три персоны завтрак. «Кто же третий?» — подумал Соколл, но спрашивать не стал. Кошка стояла возле хозяина, сытая, вымытая, причесанная, поглядывала на пришельца скучающими умными глазами. Соколл ей позавидовал. За последнее время он так вымотался, а тело его так соскучилось по воде, что он с благодарностью принял эту любезность.
Фрейлин Эльза, лет двадцати девушка, стройная, длинноногая, сама взбила мыльную пену, с помощью нескольких капель масла из лепестков казанлыкских роз придала воде аромат и, сделав легкий книксен перед Соколлом, повела его в ванну. И затем еще два или три раза заходила к нему и спрашивала, не нужно ли что господину майору.
Когда Соколл, освеженный, согнавший с себя усталость и напряжение бессонной ночи, опять появился в кабинете хозяина, там уже сидел молодой, щеголеватый обер-лейтенант.
— А, принц Конди! — сказал Соколл. — Давно вас не видел. Здравствуйте, — и пожал энергичную жилистую руку принца.
Обер-лейтенант действительно был отпрыском габсбургских императоров. Но прежде всего считал себя патриотом родины.
— Я антифашист, — часто говорил он, — и думаю, что этим все сказано.