В Унтерпистинге был узел дорог: отсюда шел путь на Берндорф — прямо на север — к Вене, отсюда по ущельям гор — круто на запад — уходило магистральное шоссе на Оед и Гутенштайн, и поэтому немцы уперлись в Дрейштеттене, взятом Макаровым наполовину. До Унтерпистинга оставалось совсем немного: всего каких-то километра четыре, но на пути стоял еще замок Штархемберг. Его хорошо было видно. Он высился над макушкой круто обособленной горы, похожей на сопку. Узкая щебеночная дорога шла к нему по спирали. Склоны были настолько круты, что взять руины замка штурмом не удалось бы: каждым ползущий по склону солдат уподобился бы ползущей по стеклу мухе. Но и обойти его, оставить в тылу — тоже не представлялось возможным: он отрезал все обходы к Унтерпистингу, и Макаров, зацепившись за Дрейштеттен, теперь держался за него, как черт за грешную душу.
Батальоны, сумевшие к утру прочно закрепиться на чердаках, в полуподвалах, в окопах, вырытых прямо на улицах, за баррикадами, были уверены, что теперь их отсюда немцам не выбить.
Макаров приказал батальону Визгалина занять место во втором эшелоне, чтобы солдаты могли передохнуть, а его позицию занял бы батальон Переверзева. Но немцы отдыхать не думали. Они, видно, решили любой ценой отстоять Дрейштеттен и, стянув сюда силы, уже утром пошли в контратаку. Особенно навалились на третью роту, занявшую оборону в самом центре деревни. В черных эсэсовских мундирах, с черепами на рукавах, подвернутых до локтей, немцы, не ложась, не прячась, кучно двинулись на баррикаду, которую соорудили еще перед рассветом солдаты третьей роты и на которую употребили все: столы, шифоньеры, стулья, кресла, посудные шкафы, перины, подушки, кровати, кирпичи от разобранных печей. Ливень автоматного огня хлестнул по этому завалу, но третья рота не дрогнула. В ответ ударили пулеметы. Шквал огня отбросил, отшвырнул от баррикады черномундирников. Десятка полтора или два осталось на улице. Потом, спустя полчаса, атака повторилась. Участь ее была той же.
Макаров со своего НП наблюдал за боем, не без волнения за судьбу третьей роты, искренне удивлялся: откуда могли подбросить сюда немцы столько эсэсовцев? Приказал взять хоть одного живым. Вскоре полковые разведчики приволокли к нему легкораненого солдата. Солдат был без кителя, с оторванным рукавом рубашки, крепкая мясистая грудь отливала яркой медью рыжего волоса. Солдат безобразно ругался и все норовил разорвать на запястьях кусок тонкой перкалевой стропы, которым стянули ему за спиной руки. От безумно перекошенного рта пленного за версту разило перегаром.
— А ну-ка, лейтенант, приведите его в чувство, — сказал Макаров командиру разведвзвода Самохину. — Он же лыка не вяжет.
Глаза у немца были шальные, красные, тупо расширенные. На него вылили два ведра холодной воды. Он, стоя на коленях, захлебнулся, закашлялся, стал хрипеть, крутить головой, изрыгая проклятья.
Немец постоял на коленях, постоял, потряхивая головой, потом заплакал. И до того стало муторно смотреть на этого верзилу, что Макаров не утерпел и плюнул:
— Тьфу ты!
Сказал пленный немного, но главное. Их четыре роты эсэсовцев перебросили на машинах из Унтерпистинга. Приказали во что бы то ни стало отбить Дрейштеттен. Танков нет, но зато у подножия горы, на которой стоят развалины замка, рассредоточено около двадцати мортир и три шестиствольных миномета. По деревне они не бьют только потому, что боятся зацепить своих, но если они ударят, то все здесь смешают с землей.
— Не так страшен черт, как его малюют, — проворчал Макаров и тут же велел радисту связаться с Лариным.
Жарким деньком обещал быть день 6 апреля.
Он вышел во двор. Перестрелка в деревне на какое-то время приутихла, слышны были лишь разрозненные одиночные выстрелы, и в это коротенькое затишье Макаров вдруг явственно различил отдаленный тяжелый гул огромного количества батарей. Это могло означать одно: войска 9, 4, и 6-й танковых армий пошли к стенам Вены.
Шальным осколком пробило бачок батальонной кухни, и повар вынужден был раздать продукты старшинам рот.
Карим Каримов в доме, недалеко от НП Макарова, готовил с Якименко жаркое по-домашнему. Солдаты из взвода помогали им: кто чистил картошку, кто носил воду, кто, выбрав тенистую лужайку в черешневом саду, полеживал, отдыхая. Метрах в трехстах, посреди деревни, проходила оборона. Там временами постреливали, и больно шибко, а порой поднимался такой трам-тарарам, что солдаты второго эшелона не без тревоги поглядывали за дома вперед.