Сокрушение тьмы

Дом наполнился веселыми голосами: немцы, видно, были довольны, что наконец-то прорвались вперед, оттеснили русских. На кухне тоже кто-то весело гоготал. Послышался звон посуды, столовых приборов. Один из немцев прошел все-таки по всем комнатам, заглянул и в спальню. Каримов скосил глаза, увидел в просвете носки грубых, черных сапог из толстой юфти, замер, не смея дышать. Немец, похоже, глянул кругом, ничего подозрительного не обнаружил, заторопился в кухню, где уже вовсю шла трапеза.

«Вот гады, — обездоленно подумал Каримов, ощутив голодное, сосущее нытье под ложечкой, — а ведь они и в самом деле не шутя навалились на поросенка. Хлестнуть бы сейчас по ним очередью, пока они лопают. Сразу бы подавились…» Но это было только в мыслях, только на короткое время, как нечто случайное, мимоходное, не заслуживающее ни внимания, ни усилия трезвого разума. Его положение было прямо-таки чертовски невероятным, ибо все то, что с ним случилось, нельзя было назвать иначе как нелепой шуткой судьбы.

А немцы меж тем, весело погогатывая, ели жаркое по-домашнему, фырчали от удовольствия, втягивая с ложек в рот горячий картофельный соус, в меру приправленный красным перцем.

Потом заходил кто-то еще, топал по полу сапожищами, и тоже ел, голодно чавкая и крякая от удовольствия. До Каримова лишь донесся тонкий запах спиртного. Немцы, как видно, запивали его жаркое шнапсом. Спустя некоторое время в спальню вошли два человека.

— Oh! — сказал один. — Gut! Gut![15]

— Das Lager, muß man ehrlich sagen, ist eines. Herzogs würdig[16], — сказал другой и с маху плюхнулся на кровать, закинул на нее ноги в пыльных хромовых сапогах.

Каримов ничего не понял, но первый сказал что-то еще, и второй отодвинулся, и тогда он увидел, как сели, скрипнув, пружины в деревянной раме. Рука его снова наткнулась на прохладную сталь автомата, но так и осталась лежать на ней. Не было ни силы, ни воли, ни даже смутного желания что-то сделать. Он устало и опустошенно подумал: «Да где же наши-то, где они там? Бросили».

Не знал он, что немцы, подтянув еще две роты штурмовиков, ударили с фланга, сбили оборону и прижали батальон Переверзева к западной окраине деревни. Не знал он и того, что сам Макаров едва не угодил в руки к немцам. Его спасла рота Фаронова, внесшая некоторую заминку в атакующие ряды штурмовиков.

На западной окраине Дрейштеттена Макаров собрал все три батальона, приказал Бахареву выкатить на прямую наводку 76-миллиметровые орудия, рассредоточить на чердаках расчеты пулеметчиков и подготовить для минометного массированного обстрела батареи 120-миллиметровых минометов. Ровно в четыре часа дня он начал артподготовку. Ни снарядов, ни мин приказано было не жалеть на деревню. Минометы, спрятанные за увалом, пушки, стоящие прямо на улицах, пулеметы открыли по Дрейштеттену такой беглый огонь, что немцы сразу же заметались. Мины падали совсем неподалеку от позиции русских, но так точно, что усидеть в домах и в наспех вырытых ячейках немцам было попросту невозможно. А солдаты, озверев от затяжного боя и беспрестанных атак штурмовиков, не боясь попасть под разрывы собственных мин, кинулись их вышибать. Атака оказалась такой напористой, такой бесшабашно удалой, что гитлеровцы не выдержали и бросились врассыпную. Их преследовали до самой северной окраины, и только там они закрепились.

Кариму Каримову повезло. Но когда немцев выбили, с каким же негодованием, с какой тоской оглядывал он следы их пиршества в доме! Всюду валялась грязная посуда, лежали обглоданные кости, пустые бутылки из-под шнапса, что он не выдержал и начал полосовать вкривь и вкось по всему этому из автомата, пока не вылетела из него последняя гильза. Это было его запоздалой местью за съеденное немцами жаркое и за свое унижение, которое он испытал под кроватью.

12