Читаем Сокрушение тьмы полностью

— Но я, откровенно сказать, не поверил, — продолжал лейтенант. — Пленный, товарищ гвардии подполковник, очевидно, говорил вздор. Можно ли женщин, да еще как отдельную часть, принимать за реальную угрозу? Какие они ни будут, а все-таки женщины.

Макаров кивнул, как бы понимая и соглашаясь.

— Черт знает что! Этого еще не хватало — сражаться с валькириями, — пробурчал Волгин.

И тогда очень грубо, как не следовало бы делать в такой задушевной, свободной беседе, Розанов одернул лейтенанта:

— Вы, лейтенант, военный человек, советский офицер, а ведете себя неподобающим образом. Вы же не видели этого пленного финна! Вы что, первый год в армии? Не знаете, что можно говорить, а что нет?

У начальника штаба Щепетова, стоявшего рядом с Розановым, внезапно вспыхнуло лицо и даже загар не сумел скрыть краски неловкости и стыда за того, кто стоял с ним рядом. Откровенно разговорившийся лейтенант растерянно захлопал большими ресницами, а он уже готов был одернуть самого Розанова, но пересилил себя и сдержался.

— Ничего, ничего, — сказал Макаров, пытаясь загладить общую неловкость. — В узком кругу можно посплетничать. Продолжайте, лейтенант.

Но Завадскому уже трудно было приобрести в разговоре прежнюю непосредственность. Скованность он с трудом переборол, лишь когда кучку командиров и их, раненых, окружили любопытные бойцы-гвардейцы. Держались они, как успел заметить Завадский, свободно, вольно, без разрешения обступали говоривших и слушали. И тут лейтенант, к своему великому удивлению, заметил на одном из гвардейцев зеленый панцирь.

— М-м, — натянуто улыбнулся он, — вот штука! — И обратился к Макарову: — Товарищ гвардии подполковник, разрешите полюбопытствовать? На вашем бойце я вижу боевой панцирь. Это что — у вас на вооружении?

Макаров мягко, по-отечески гладя на него, ответил:

— Да, лейтенант, на вооружении. Но они введены экспериментально.

— И здорово помогают?

— Спросите бойцов, они расскажут.

— Вот видите, — показал улыбающийся Иванников пальцем на грудь, — это мне осталось на память от противника. Целых пять пуль, и ничего.

— Удар очень чувствительный? — покачивая головой, спросил лейтенант.

— Ого! — засмеялся Иванников, поведя вокруг раскосыми глазами, как будто прося остальных засвидетельствовать его ответ. — Еще как!

Недавняя неловкость прошла, но Макаров не стал больше задерживать раненых и, пожелав им скорого выздоровления, направился к штабу. Перед домом остановился, с осуждением взглянул на Розанова:

— Какой же ты все-таки… Николай Александрович! Нельзя так.

— Кстати, — как бы мимоходом сказал Щепетов, — в Финляндии есть военизированная женская организация «Лотта Свярд». Возможно, она и взялась за оружие.

Розанов промолчал.

12

Когда лейтенант Завадский рассказывал о женских батальонах, которые будто бы прибыли на участок Медвежьих Ворот, солдат еще возле не было, и все-таки этот слух как-то просочился и к ним. В батальоне Волгина он вызвал столько шуток и разговоров, что гвардейцы долго не могли успокоиться, и то в одном месте, то в другом раздавался их смачный хохот. Бойцы в этом прифронтовом лесу отдыхали, отсыпались, писали письма и даже выходили на тактические учения, не забывая, что совсем рядом фронт, что опять скоро придется сунуться в пекло, в грохот, навстречу стерегущей из-за каждого камня, из-за каждого дерева смерти, и тогда уже ничего не будешь испытывать, кроме нечеловеческого напряжения, опасности, страха и постоянной борьбы с этим страхом. Сейчас у них времени хватало на все.

Был только полдень, и все ждали команды на обед. В 8-ю роту пришел из учбата навестить Леньку Бакшанова Анатолий Залывин.

Бакшанов сидел на корточках у речушки и золотистым песком начищал плоский алюминиевый котелок. Посмотрев из-под мокрой ладони на опушку и узнав Залывина, закричал ему:

— Иди сюда-а! Толька-а! Ты пришел в самый раз!

— К обеду?

— Да-а!

— Тогда совсем хорошо, — заулыбался Залывин, пожимая мокрую, с длинными пальцами руку Бакшанова и радуясь встрече. — Я уже видел, там старшина выдает галеты.

— Пробовал, — сказал Бакшанов. — Это трофей вчерашнего дня. И где обнаружили? Совсем недалеко отсюда. До чего же хитрые финны. Сколько раз мы проходили мимо, не замечали, а потом случайно… Ты ведь знаешь, как ходит Витька Сергеев? По земле каблуками пашет. Вот он и зацепил за проволочку. Ка-ак ахнет! Метров на пять отлетел в сторону. Сам ничего, только пятку начисто срезало.

— Жалко парня, — сказал Залывин.

— Хм, жалко. Могло быть хуже.

— Так он что же — склад-то? В земле был?

— В том-то и дело — вровень с землей. Никаких признаков. Лежит кучка хвороста — и все, а под ней бетонированная плита. Все-таки у них скудновато насчет питания. Кроме галет и прессованной икры, ничего в складе не было.

Бакшанов шагнул прямо в речку, чуть не залив голенища сапог, собранных гармошкой, ополоснул в кристально прозрачной воде котелок, наполнил его и, выходя на берег, доверительно подмигнул.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Некоторые не попадут в ад
Некоторые не попадут в ад

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Большая книга», «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна». Автор романов «Обитель», «Санькя», «Патологии», «Чёрная обезьяна», сборников рассказов «Восьмёрка», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой» и «Семь жизней», сборников публицистики «К нам едет Пересвет», «Летучие бурлаки», «Не чужая смута», «Всё, что должно разрешиться. Письма с Донбасса», «Взвод».«И мысли не было сочинять эту книжку.Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным.Сам себя обманул.Книжка сама рассказалась, едва перо обмакнул в чернильницу.Известны случаи, когда врачи, не теряя сознания, руководили сложными операциями, которые им делали. Или записывали свои ощущения в момент укуса ядовитого гада, получения травмы.Здесь, прости господи, жанр в чём-то схожий.…Куда делась из меня моя жизнь, моя вера, моя радость?У поэта ещё точнее: "Как страшно, ведь душа проходит, как молодость и как любовь"».Захар Прилепин

Захар Прилепин

Проза о войне
Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне