Сокрушение тьмы

Сразу после ужина Янсен снова повел Венлу к тому камню, у которого они сидели, но на этот раз они прошли мимо передовых позиций егерских батальонов. Янсен не очень-то здорово разбирался в фортификации, но даже ему, не посвященному в тонкости военных дел человеку, показалось, что оборона, на которую возлагал надежды полковник Энкель, действительно неприступна. Два ряда окопов, бетонированные колпаки, карликовые дзоты, внизу — колючая проволока в три ряда. Великолепный обзор…

Янсен шел рядом с Венлой и изредка поддерживал ее под руку там, где извилистая тропа тянулась слишком узко по склону и можно было оступиться. На ее среднем пальце поблескивало кровяным камешком золотое кольцо, подаренное им. На них с нескрываемым любопытством и даже, как ему казалось, с завистью отовсюду смотрели мужские глаза. Завидовали, конечно, ему. Янсен всюду видел солдатские лица, повернутые в их сторону (как много их было!) — полные, худые, остроносые, смуглые. Все были в новеньких одинаковых формах, в одинаковых кепках с наушниками. Солдаты сидели на брустверах, на лужайках или стояли в окопах, тренируясь под командой младших офицеров в воображаемой стрельбе из пулеметов, винтовок и автоматов. Проходя мимо одного окопа, Янсен заметил над ним стереотрубу. В окопе уже сидели не мужчины, а три девушки. Он поздоровался с ними и попросил их дать ему взглянуть в окуляры. Минуты две, покручивая кремальерку, он обозревал местность, лежащую перед сопкой, но ничего примечательного не заметил: на перекрестие наплывали лишь сильно приближенные волны леса, отдельные поляны, макушки передовых сопок.

— Ну, не видите русских? — вкрадчиво и тихо спросила одна — в звании старшего унтер-офицера, и Янсен услышал, как его щеки коснулась прохладная рука и потянулась к кремальерке. Рука пахла шалфеем, землей и еще чем-то таким едва уловимым, но присущим только женщине в пору молодости и расцвета. — С вашего разрешения, господин капитан, — и пальцы ее руки легли на его пальцы, придавив их к колесику.

Янсен оторвался от окуляров и близко увидел ее глаза, полные живого, как после крепкого сна, блеска в синеватой чистоте белков. И в прикосновении ее руки, и в этом блеске глаз он распознал вдруг не желание услужить ему, а раскованную потребность коснуться его, чтобы почувствовать своими руками и взглядом волнующую близость всего того, что он нес в себе как мужчина.

— Видите легкую тень за сопками? — спросила она. — Так вот там и есть русские.

А когда он неловко выбрался из окопа, осыпая носками ботинок желтоватое крошево супеси, и пошел с Венлой дальше, она еще долго смотрела ему в спину, и он шел и знал, что она смотрит.

— Да, — сказал он задумчиво, выходя опять к тому месту, где недавно они сидели. — Оборона у вас надежная, — он проговорил это с оттенком грустного юмора.

— Что ты хочешь сказать? — спросила Венла.

— Я не хотел бы видеть всех вас вот здесь, на этом рубеже, но больше всего боюсь за тебя. Ты понимаешь, боюсь. Попробую поговорить с вашим полковником. Может быть, уговорю его отпустить тебя на несколько дней в увольнение.

Венла покачала головой:

— Ты поставишь его в неудобное положение. Во время боевых действий ни о каких увольнениях не может быть и речи. Вон там, под скалой, у дороги, лежит у пулемета раненый егерь, — Венла указала рукой. — Человек не захотел покинуть позиции, а ты предлагаешь мне уехать в тыл.

— Раненый? — удивился Янсен. — Надо будет взглянуть на этого чудака. А что у него за ранение?

— Ранение не тяжелое. В ногу. Но сам факт… Его мужество всем нам ставят в пример. И его контракт.

М-да, все начинается с человеческих надежд и все кончается ими. А промежуток обычно заполняется авантюрной политикой. Так всегда было. Страдали обманутые государства, нации, поколения, потому что все было обманутое них — вплоть до ненависти, патриотизма и даже святая святых — любви к своему ближнему. И разве он, Янсен, не убедился в этом сейчас? Завтра же уедет отсюда и ничего не станет писать. Слишком все мерзко, отвратительно, ничтожно.

— Тебе не кажется, — сказал он, — что тебя сумели украсть у меня? И я даже не знаю, какой злой гном это сделал.

Она посмотрела на него и улыбнулась:

— Ты все еще помнишь легенду из Киви?[2]

— Помню.

Он лег на спину и, чувствуя лопатками приятную прохладу земли, протянул руку, мягко привлек Венлу, молча заставил ее лечь рядом. Голова ее оказалась у него на плече. Сейчас он испытывал к ней такую же нежность, какую испытывают к детям или любимым животным. Всю ночь они не сомкнули глаз. Белесое небо с тусклыми редкими звездами укрывало их, как опрокинутый стеклянный колокол. И все было глухо, как в колоколе, только там где-то в лесу шумел ветер да в полночь вспыхнула и замолкла короткая перестрелка…

* * *