Сокрушение тьмы

18 января началась погрузка в эшелоны. Первыми пошли артиллерийские батареи, минометная батарея, подразделения и службы обеспечений: саперы, связисты, медики, снабженцы, вся хозчасть вместе с обозом, оркестром и похоронной командой. Потом стали грузиться стрелковые, пулеметные, минометные роты, взвода противотанковых ружей и батареи 45-миллиметровых орудий. Последними погрузились две роты автоматчиков и взвод разведки. Во всех этих подразделениях полка был некоторый недобор по личному составу, но это считалось в порядке вещей, и боевая часть, отправляющаяся на фронт, называлась полностью укомплектованной.

Один за другим эшелоны уходили на Быхов, Рогачев и Жлобин, а затем дальше — ко Львову, в сторону Польши. Польскую границу пересекли 22 января, но в Пшеворске вдруг их почему-то повернули назад, опять до самого Перемышля, и уже от него составы пошли на Станислав и Черновицы. Знали очень немногие, чем была вызвана такая перемена в пути. Только потом стало известно, что вновь сформированную Отдельную гвардейскую воздушно-десантную армию, переформированную в декабре в 9-ю гвардейскую, сперва передали Жукову, но в связи с новыми обстоятельствами в Венгрии и намерениями Ставки развить наступление на Венском направлении ее прямо с пути повернули на 2-й Украинский фронт. Но солдаты уже догадывались, отсчитывая города, что едут в Румынию. В Черновицах все прошли через санпропускник и в ночь на 1 февраля действительно пересекли румынскую границу, а на другой день, в Фокшанах, началась перегрузка в другие эшелоны — на узкую колею. Еще через четыре дня, проехав Трансильванию, войска 9-й армии оказались в Венгрии.

296-й стрелковый полк разгрузился в Цегледе и затем походным маршем прибыл в Надькату — в 65 километрах от Будапешта, за который в это время шли ожесточенные бои. Будапешт был взят 13 февраля.

В ночь на пятое марта полк в полной боевой готовности снялся с места дислокации и направился на северо-запад. На другой день он был уже в прифронтовой полосе — в деревне Пенц. Деревня большая, дворов на двести, стояла в горах; гул тяжелой, чуть приглушенной канонады явственно долетал до слуха. В следующие два дня колонна полка продолжала двигаться параллельно переднему краю, оставив позади город Вац на Дунае и очутившись чуть ли не в самом центре 2-го Украинского фронта. И вдруг, как и в Польше, повернули назад, и не просто повернули, пошли ускоренным маршем. Пройдя Вац, полк пошел на Будапешт. Прошли по понтону через Дунай и через Пешт вышли к огромному массиву леса за Будакеси.

Двигались в основном ночами, так было надежней и скрытней, не мешала немецкая авиация. И хотя господство нашей авиации было в это время почти полным, ранним утром все-таки колонна полка попала под бомбовый удар «юнкерсов».

Самолеты стали заходить с конца колонны и, быстро сокращая расстояние, нависли над дорогой. Их было около тридцати. Вместе с бомбардировщиками шли и «мессершмитты». Их сразу заметили.

— Во-озду-х! — заревела солдатская масса.

— С до-ро-ги!

— В по-оле-е!

Фокин, схватив карабин, соскочил с повозки, закричал своим санитарам:

— Ездовые! Принять влево! Остальные за мной!

Пехота сыпанула через обочину в поле, а машинам, обозу, артиллерии деваться было почти некуда. В разных концах слышались торопливые команды:

— Приготовиться к отражению!

— Пулеметы к бою!

А самолеты уже выстраивались для атаки. От хвоста до головы колонны катился вой, визг, лошадиное ржанье, треск ломаемых дышел, крик, ругань — и все это, как мощной волной, накрыло упавшим с неба тяжелым, придавливающим к земле гулом. Машины рванули вперед, лошади понесли вскачь, местами растягиваясь, местами грудясь в плотную неразрывную цепь.

Фокин упал в ста шагах от дороги, перевернулся на спину, боковым зрением увидел, как зеленая кухня налетела да фуру. Лошади, дикие, монгольские, маленькие, наскочили на пароконку, вздыбились, заржали и, ломая о задок настигнутой фуры ноги, грохнулись на бок, потом вскочили на колени и, уже ползая по щебенке без кухни, лишь с одним ездовым, прочно уцепившимся за вожжи, потащили его, оставляя за собой полосы черной крови. Оторвавшись от них взглядом, Фокин тут же увидел над собой черную тень с белыми крестами, из чрева которой вываливались удивительно безобидные крохотные капли. Одна из них полетела прямо на него, в его глаза, в его переносье, и он лихорадочно вскинул навстречу ей карабин. Он бил в эту каплю, в брюхо самолета, слыша одновременно, как стреляют другие. Кто-то вскочил, закричал, метнулся в сторону, а проклятая бомба все продолжала падать, нацеливаясь под углом в его голову, в него самого. И вдруг ее резко стало сносить в сторону. «Не моя!» — успел он подумать, как она грохнула, подкинула его с земли и вновь уложила на лопатки.

— Залпо-ом! Залпо-ом! — кричал кто-то. — Ого-онь!

Колонна полка, рассыпавшаяся по обе стороны от дороги, ревела голосами, паля в небо из карабинов, автоматов, пистолетов, ручных и зенитных пулеметов; гул, треск, свист, кислый тротиловый дым над землей — все смешалось, сдвинулось, переместилось.