Сокрушение тьмы

6 марта армада фашистских танков всей своей мощью навалилась на оборонительные позиции 26-й армии, которой командовал генерал Гаген, вскоре пошли в наступление и другие группировки; но ни главный, ни вспомогательные удары уже не были неожиданностью, и хорошо продуманная, глубокоэшелонированная оборона, созданная к этому времени, первые два дня надежно преграждала путь немцам на восток, к Дунаю. К исходу четвертого дня боев командующий фронтом Толбухин ввел в сражение почти все резервы вплоть до соединений второго эшелона, но тем не менее полоса прорыва все продолжала расширяться. Положение могло быть критическим. Вот тогда-то вечером 9 марта, как только стало известно, что 9-я армия Глаголева передается 3-му Украинскому, Толбухин и решился позвонить Сталину. В это время штаб его находился на станции Пакш, на правом берегу Дуная. Глядя из окна окраинного дома, где размещался командный пункт, на огромное в полнеба зарево, неотвратимо приближающееся к штабу, Толбухин взял у офицера связи протянутую ему трубку и как можно спокойнее сказал:

— Здравствуйте, товарищ Сталин. Считаю своим долгом доложить вам свои соображения по поводу контрнаступления немцев в районе Балатона. Я использовал все свои резервы, однако остановить противника мне пока не удается. Единственный выход я вижу в немедленном использовании в оборонительных целях армии Глаголева. Кроме того, я прошу вашего разрешения, разумеется в крайнем случае, перенести штаб франта на левый берег Дуная, чтобы не потерять управления войсками, ибо реально сложившаяся обстановка требует от меня иметь в виду и эти меры.

Сталин выслушал Толбухина и затем ответил:

— Товарищ Толбухин, если вы думаете затянуть войну еще на пять-шесть месяцев, то, конечно, отводите свои войска за Дунай. Там, безусловно, будет потише. Но я сомневаюсь, что вы так думаете. Поэтому обороняться следует на правом берегу реки, и вам со штабом надо быть именно там. Уверен, что войска с честью выполнят свои нелегкие задачи. Нужно только хорошо ими руководить. Сейчас в ходе оборонительного сражения для нас главное — выбить танки противника, выбить всеми имеющимися средствами. Затем, как только враг будет остановлен, вы сами немедленно должны перейти в наступление и разгромить его. Конечно, для этого нужны значительные свежие силы. Они у нас есть — это армия Глаголева. Мы передали ее вам. Но передали не для того, чтобы вы втянули ее в оборонительные бои и тем самым обескровили, а для развития удара и окончательного разгрома противника. Поблизости находится также 6-я гвардейская танковая армия генерала Кравченко. Пока она подчинена Малиновскому, но, если потребуется, ее можно передать вашему фронту. Сделайте отсюда нужные выводы…

Толбухин опять посмотрел на багровое зарево бушующего фронта и с затаенным вздохом ответил:

— Я понял ваше приказание, товарищ Сталин. До свиданья, — и повесил трубку.

…Такова в те дни была обстановка на 3-м Украинском фронте, куда «волею судеб», поколесив в эшелонах по западной Европе, а затем в полосе 2-го Украинского фронта, угодила 9-я гвардейская армия, которой было суждено потом сыграть одну из решающих ролей в освобождении Венгрии, Австрии и Чехословакии.

9

Нудно моросящая дождем ночь, незаметно вставшая на пути измученных дневным переходом солдат, так же незаметно, постепенно забагровела отсветом огромного в полнеба зарева; но живая лента колонны, повторяя все изгибы дороги, петляющей сквозь перелески, как бесконечно длинная многоножка, не останавливалась, а упрямо ползла навстречу этому зареву, то внезапно светлеющему под неясными глухими раскатами далеких залпов, то снова уплотняющемуся багровыми сгустками по всему небосклону; и если еще днем через каждые полтора часа чавканье утопающих в грязи ног обрывала перекликом приходящая от головы колонны команда «привал», то сейчас эти команды поступали все реже и реже; это была последняя ночь перед сражением, и всей массе войск надо было успеть вплотную продвинуться к этому зареву и незаметно раствориться в лесных балках, в траншеях и одиночных окопах — до первых проблесков нового дня.

В стороне от дороги, в темных хуторах тревожно взлаивали собаки, а здесь слышалось только легкое покашливание, звяк котелков об оружие да шлепанье сотен сапог по разбитой в кашу дороге. Изредка доносились крики ездовых, понукавших маленьких, но выносливых монгольских лошадей, впряженных в кухонные двуколки, фуры и артиллерийские лафеты. Машин не было: все они отстали еще вчера, как только начался дождь.

Анатолий Залывин, вышагивая впереди роты (теперь она снова называлась 8-й), иногда косил взглядом на своих бойцов — не растянулись ли, давно уже чувствовал, хотя шел с одним автоматом, непомерную тяжесть намокшей шинели, поверх которой бесполезно свисала скользкая, насквозь промокшая плащ-накидка; от холода, мокрети не хотелось двигать руками, и поэтому он старался идти прямо, избегать резких движений, следя лишь за своим взводом и за нужным интервалом между ним и спинами идущих впереди солдат 7-й роты. Рядом с ним шел старший лейтенант Фаронов.