Сокрушение тьмы

Зарево, к которому они шли, все продолжало развертываться к ним своим левым краем, может быть, так развертывалась сама дорога; в туманной ночи трудно было понять, как меняется направление; но при этом Залывин вдруг ясно отметил, что зарево будто сжалось, снизилось, и глухой, как в потухающем вулкане, рокот стал тоже вроде бы слабее и отдаленней.

— Яков Петрович, — сказал он Фаронову, — что-то мне показалось, зарево стало меньше. Вы не находите?

— Сам подумал об этом, — ответил командир роты. — Да уж пора бы ему и погаснуть. Сегодня уж десятый день… Как у вас настроение, Анатолий Сергеевич?

Залывин усмехнулся.

— Не хочется, а идти надо.

— Это правда? — с явным облегчением в душе переспросил Фаронов. — А то я подумал, что такое чувство только у меня.

— У всех оно сейчас такое.

Из багровой тьмы вывернулся верховой. Приподнявшись на стременах, всадник хрипло и протяжно выкрикнул:

— При-и-ва-а-ал!

Солдаты сошли с дороги и тут же обессиленно припали к мокрой, напитавшейся дождем земле: все-таки на обочине, с редкой прошлогодней травой, было не так грязно.

Неожиданно откуда-то вынырнул Якименко. За спиной у него под плащ-палаткой висел туго набитый вещевой мешок, на ремне болтались тяжелые фляжки.

— Товарищ старший лейтенант, — тихо сказал он Фаронову, — ваше приказание выполнил. Здесь, оказывается, хутор неподалеку. Так мы со старшиной харламовской роты туда сходили. Вот, по триста пенгов[5] старику дали за окорок да за хлеб. — Но белки глаз при отсвете зарева блестели украдчиво, с утайкой.

— Ты, старшина, не крути. Я тебя куда посылал? Ты же читал обращение Военного совета армии?

— Нет, в самом деле. Что я, не знаю? А наша батальонная кухня совсем отстала. И обоз отстал.

— Чтобы это было в первый и последний раз. Даже за деньги ничего не брать.

— Слушаюсь! — четко ответил старшина и, вроде бы оставляя за собой право по-своему решать хозяйственные вопросы, добавил: — Все ведь зависит от обстановки, товарищ старший лейтенант, — и, не тратя попусту слов, снял с плеча вещмешок, зычно подозвал к себе помощников командиров взводов, стал раздавать им уже заблаговременно поделенные на части хлеб, ветчину.

— Вот это да, старшина, — сказал Саврасов, обрадованно принимая из рук Якименко нежданный-негаданный дар.

— Не старшина, а товарищ гвардии старшина, — строго, наставительно поправил его Якименко, болезненно не любивший упрощения своего звания.

— Ну-ну, — одернул его Саврасов. — Это ты других поучи. Здесь тебе не могилевская землянка — морали читать.

После ломтя хлеба с необыкновенно вкусной ветчиной Залывин почувствовал себя веселее и крепче. Прилипшая к телу одежда уже не казалась такой сковывающей и холодной, а надвигающийся передний край таким мрачным.

Вскоре последовала команда кончать привал и выходить на дорогу. А зарево все продолжало садиться, чахнуть, и все реже доносились с его стороны глухие раскаты дальнобойной артиллерии, издали похожей на удары палкой по старому, ржавому ведру.

10

Повсюду лежал белый, как молоко, туман, и дождь, который шел весь день и всю ночь, весенняя земля, успевшая здесь, в Венгрии, даже прогреться солнцем, приняла, как благословенный дар, чтобы потом через два-три дня распуститься зеленью, похорошеть несказанно и доверчиво отдаться в добрые руки поселянина; но ее сейчас готовились возделывать другие пахари, и она, словно предчувствуя это, прикрылась туманом, притихла и затаилась под его непроницаемым покровом, обезоружив и ослепив массу людей, готовых ринуться друг на друга, чтобы в смертельной схватке уже не жалеть ни себя, ни вообще ничего вокруг.

В полосе одной из мироновских дивизий, которой командовал полковник Ларин, лежала большая деревня Замоль. В ней не было ни единого жителя: все они куда-то ушли, захватив с собой скот, необходимый скарб. Штаб дивизии разместился в небольшом кирпичном доме с пристройками наверху, а во дворе, в кирпичных сараях, клетушках и просто под открытым небом, прижимаясь ближе к какой-нибудь более или менее надежной защите от случайных снарядов и мин, располагались, еще не успев ни в чем разобраться, прочие штабные работники — связисты, автоматчики, всевозможные наблюдатели, офицеры связи.

Рано утром Миронов приехал к Ларину, и они, поднявшись наверх, остались в комнате вдвоем.

— Как суматошно начался сегодня день, — сказал Миронов, присаживаясь на стул прямо в шинели.

— Да ты разденься, Павел Васильевич, — предложил Ларин. — Я велю подать чаю. Небось ведь не завтракал?

— Федор с Зиной пытались меня накормить. Но в такую рань и кусок не лезет. — Миронов поднялся и стал раздеваться, продолжая говорить: — Сегодня в три ночи меня разбудил Глаголев. Решено было начать артподготовку в десять часов тридцать пять минут. А видишь, как затуманило. Я еще вечером ему сказал, что ничего не получится. Вот теперь перенесли на час.

Ларин, высокий, худой, с нездоровым цветом лица, был энергичным в движениях и, как все язвенники, нервным.

— На час дня? С ума сойти! Все готово. Ждем только команды.