Сокрушение тьмы

— О! — сказал Якименко. — А ты говоришь…

Они подошли ближе. Свинья имела благопристойный вид, впечатление было такое, что от нее только что отошел искусный мясник, сумевший не пролить на землю ни единой капли крови. Якименко трогательно посмотрел на ее маленькие прижмуренные глазки с белыми ресницами, раздумчиво поцокал языком и носком сапога стал обследовать, от чего же погибло это великолепное пегое создание.

И он вскоре нашел то, что искал. За самым ухом свиньи он обнаружил совсем крохотную продольную ранку, которая и подсказала ему, что свинья погибла от обычного осколка, иными словами, оказалась жертвой варварского обстрела немецкой артиллерии. Старшина повернулся и пошел к дому, подозрительно оглядывая по пути взбитый овин прошлогодней соломы, потом остановился, подозвал Саврасова:

— Андрей, ну-ка, давай поворошим здесь. Солома-то будто только что наброшена.

Саврасов нашел в каменном стойле пару вил с длинными черенками, одни отдал старшине, другие, половчее, оставил себе. Начали раскидывать солому. Не прошло и минуты, как вилы Саврасова наткнулись на что-то упругое.

— Ого! — обрадованно сказал он.

— А я тебе что говорил? — надменно заявил Якименко, поднимая уголки красиво очерченного маленького рта.

Через минуту они вытащили из-под соломы пропоротый вилами мешок муки. Это уже кое-что значило на самый худой конец, но только для старшины. Саврасов же разочарованно почесал затылок: мука она и есть мука — на войне с нею возиться некогда, да и некому.

— Неси в дом! — кивнув на мешок, приказал Саврасову Якименко.

Саврасов без всяких усилий вскинул на плечо мешок и понес к застекленной веранде, на дверях которой не было замка.

— Тут главное уметь проявить солдатскую находчивость, — поучал старшина. — Сейчас будем лепешки печь. Видишь, и противни есть, и сковороды. Была бы мука, брат, из муки все можно сделать.

Он схватил пару ведер на кухне, побежал за водой; здесь в каждом дворе были свои колодцы с добротными бетонными цоколями, прикрытыми железными крышками, удобные вороты под навесом. Саврасов меж тем начал растапливать плиту. Дрова, принесенные им из сарая, были сухие, крепкие, из обрезей сухих веток с фруктовых деревьев. Нашелся и уголь в брикетах, но возиться с ним было некогда. Через какие-то пять минут плита полыхала жаром, выгоняя из кухни промозглый нежилой запах.

— Тесто месить умеешь? — спросил Якименко.

— Солдат должен все уметь, — ответил Саврасов и, засучив рукава, начал мыть руки.

Старшина внимательно поглядел на него и куда-го ушел. Немного погодя принес огромный брус свежего сала толщиной пальца в четыре, плашмя шлепнул его на стол.

— Вот такие, Андрюшенька, пироги, — не спеша и ласково пропел он, с улыбочкой посматривая на Саврасова, сразу сообразившего, что это за сало и откуда оно. — Ты понимать должен. Лепешки, да еще пресные, да еще без сдобы — это, брат, подошва от солдатского ботинка. А если мы замесим их на топленом сале да еще с выжарками? Это как? А? Пальчики оближешь…

Саврасов вприщур глянул на сало, потом на старшину.

— Так-так, с выжарками, значит? Ну, знаешь…

— Не нукай! — рявкнул вдруг старшина, точь-в-точь как рявкал на солдат в Могилеве. — Ты — кто? Десантник или мамзель боярская? Нет? Тогда помалкивай! А это жир! Сало! Мы его пережарим. Все как положено.

Такие убедительные слова развеселили Саврасова.

— Ну что ж, разделывай. Но учти, если тебя солдаты бить станут, я защищать не буду.

Через полчаса у них все шипело и шваркалось. Мука оказалась крупчаткой, первого сорта, лепешки из нее получились на диво сдобными и вкусными.

Якименко давно приглядывался к Саврасову, ему даже нравилась его недюжинная сила, при которой он умел держаться с достоинством и в то же время оставался дисциплинированным и примерным солдатом.

— Андрей, — внимательно и спокойно поглядев девичьими глазами на Саврасова, сказал Якименко, — я слышал, ты на Карельском чуть человека не шлепнул? Это правда?

Саврасов скосил на него глаза и, не сморгнув, ответил:

— А я на войне этим только и занимаюсь, что шлепаю человеков.

— Да говорят, своего.

Саврасов угнул голову, помешал в противне вкусно пахнущие выжарки.

— Было дело. В Медвежьих Воротах. Трусом он оказался. Да не дали шлепнуть. В общем, дерьмо и трус. Из-за него хороший парень погиб.

— И ты его, как говорится, хотел без суда и следствия?

— А я и тебя шлепну без суда и следствия, если струсишь, — беззлобно сказал Саврасов.

На красивом лице Якименко — в глазах, в сетке мелких молодых морщин у висков — отразилась странная, не присущая ему усмешка, нисколько не тронувшая его губ.

— Хм, смелый! — раздельно сказал он и больше не проронил ни слова.

И только уже во дворе, когда они в ведрах, прикрытых полотенцами, несли кипяток и пересыпанные выжарками лепешки и когда Саврасов через плечо, по-волчьи посмотрел на вырезанный в спине пегой свиньи броский издали белый квадрат и на лоскут срезанной кожи, Якименко со скрытой неприязнью или, может быть, невысказанной обидой сказал:

— Слушай ты, шлепальщик! Хватит головой крутить. Солдаты есть хотят.