Солнце, что следует за Луной. Наттеньеры

И вот тогда, словно по команде вся шайка бросилась на него. Кто с мечами, кто с булавами и дубинками, они окружили Кольбейна, но даже это не помогало им одолеть его. Он был словно божество, непобедимый, неуязвимый, не сражался, а словно танцевал на своем черном коне. Мужчины деревни, увидев это, воспряли духом, взялись за оружие и стали помогать своему спасителю, их примеру последовали и женщины. О, Елена, если бы только мои руки не были связаны, я тоже взяла меч и начала убивать тех проклятых зверей. За все то горе, что они принесли мне и моему отцу, за всех тех невинно убитых и истерзанных на моих глазах людей. Это был день спасения для жителей той деревни, и день моего освобождения. Вскоре подоспел отряд, который возглавлял Кольбейн, и добил оставшихся дезертиров, которые, поняв, что разбиты, пустились в бегство. Я сидела в одной из повозок посреди награбленного добра, Кольбейн подъехал ко мне и ножом разрезал веревки, стягивавшие мои руки. Я помню, как он взглянул на меня и спросил:

– Все ли с тобой в порядке, дитя?

Был ли у меня хотя бы один шанс не влюбиться в него тогда? Ты сама прекрасно знаешь, Елена, что это невозможно. В один миг все вокруг для меня умерло, остался он один во всем мире – мое солнце, мой воздух, моя жизнь. Кольбейн сам помогал лечить раненных, в том числе и моего отца, а когда узнал, что он кузнец, предложил ему остаться в отряде и ковать лошадей. Конечно же мой отец согласился. Так мы и стали жить в вечных военных походах. Отец все сокрушался, что мы не навестили Лию, я же все забыла, даже сестру. Теперь мое существо жаждало лишь одного, чтобы Кольбейн полюбил меня. Но как это сделать? Он всегда был так занят, ему было не до меня. Мы с отцом оставались в безопасности при штабе, Кольбейн же всегда на острие опасности зачищал земли от орд диких племен или разбойников, после одной особенно ожесточенной битвы, он был тяжело ранен, но отказывался от помощи до последнего, пока не убедился, что все остальные, кто пострадал в бою вместе с ним, перевязаны и получили лечение. Это было впервые, когда он оставался в штабе так долго, и я подумала, что это мой шанс обратить наконец его внимание на себя. К тому времени я была на год старше, я видела сама и другие говорили мне, насколько моя красота ослепительна. Но меня страшно злило, что это замечали все, кроме Кольбейна. Он словно не видел меня, все время глубоко погруженный в свои мысли, даже, если я обращалась к нему, он мог ответить с вежливой улыбкой, но его глаза оставались такими спокойными, такими равнодушными, что я едва сдерживала слезы от обиды. Ревность сжигала меня изнутри черным огнем, я начала ненавидеть всех, кому он улыбался, с кем был мил. Его внимание должно быть только моим и ничьим более. И вот однажды вечером я пришла к нему. Я хотела увидеть в его глазах какое угодно чувство, но только не равнодушие. И я добилась этого. Как же он был поражен, увидев, как я сбросила с себя платье и предстала нагой перед ним.

– Фрея, дитя мое, что ты делаешь? – спросил он удивленно.

Эти слова прожгли меня насквозь.

– Какое я вам дитя?! – крикнула я. – Знайте же, я люблю вас! Почему не замечаете меня? Разве я уродина какая? Почему так равнодушны ко мне?

Я подошла к нему и поцеловала в губы.

– Теперь вы видите, что я больше не ребенок? Я женщина, я пришла к вам, чтобы сказать, что я вся ваша. Кольбейн, я люблю вас!

Как же я была счастлива, увидев какое смятение мои действия произвели на него. Я чувствовала, как его глаза скользили по моему обнаженному телу. Он наклонился, я так ждала, что его губы прикоснуться к моим, но нет. Вместо этого Кольбейн поднял мой плащ и укрыл им меня.

– Не делай этого, Фрея, – сказал он, заботливо повязывая ленты плаща, – ты еще ребенок и можешь совершить много глупостей.

Я не могла поверить своим ушам.

– Так вы отвергаете меня? Почему? Скажите, почему?!

Ярость и обида жгли меня. Я была уверена, что это сработает. Но нет, снова провал.

– Потому что я не совращаю детей! – ответил он уже резко. – Фрея, приди в себя! Если твой отец узнает, что он скажет?

Но я его уже не слушала, так как выбежала прочь из комнаты. Думаю, тогда это и началось. Ненависть, обида, ревность сплелись в такой страшный глубок в моем сердце, что не давали мне покоя ни днем, ни ночью. Они грызли меня, сводили с ума. «Он не любит меня, – думала я, – пускай, но и полюбить другую я ему просто не дам. Нет, любая женщина, которая только начнет ему нравится, будет мною уничтожена».