— Послушайте! — невольно стал горячиться Авель. — Ведь я же ясно сказал вам, готов повторить еще десять и даже сто раз. Я, как мог, доказывал, что «Нина» должна оставаться в Баку, что выходить из подполья нам рано. Владимир Ильич поддержал нашу точку зрения. Вы бы слышали, как высмеивал он тех товарищей, которые поверили царскому манифесту! Он предупреждал, что настанет время, и мы пожалеем об этом решении, потому что нам неизбежно придется вновь возвращаться к нелегальной работе. И все-таки большинством голосов ЦК принял решение ликвидировать «Нину», а нам перебраться в Петербург.
Трифону стало неловко.
— Не горячись, брат, — сказал он, положив руку Авелю на плечо. — Никто из нас не думает, что ты плохо представлял нас в Питере. Просто больно, что приходится разбирать «Нину». К тому же кто знает, как еще сложится наша жизнь в Петербурге. Здесь все шло как по маслу. А там… Мало ли что…
— Ладно, — прервал его Вано Стуруа. — Разговоры делу не помогут. Решение принято, стало быть, надо его выполнять.
И они, не мешкая, приступили к делу.
К вечеру, когда и шрифты, и разобранный печатный станок были надежно упакованы, к дому подъехал фаэтон. Вано Стуруа и Вано Болквадзе несли заколоченные ящики. Трифон нарочно, для отвода глаз, балагурил с извозчиком. Авелю он сказал:
— А тебе лучше носа на улицу не высовывать. Тебя ведь здесь, в Баку, каждая собака знает. Посиди-ка лучше в доме, мы и без тебя справимся.
Авель не стал спорить.
У него и впрямь было такое чувство, словно он провожал в дальний путь ближайшего друга. Немудрено, ведь он в этот миг расставался не только с «Ниной». С ней-то он еще встретится — там, в Петербурге. Нет, не с «Ниной» прощался он, глядя вслед удаляющемуся фаэтону, а с частью своей собственной жизни.
В редакции и в конторе «Новой жизни» всегда была тьма-тьмущая всякой партийной публики. Приходя туда, я неизменно видел в уголку Надежду Константиновну Крупскую, разбирающую груду всяких записочек, бумажек. Она постоянно была окружена толпой приезжих, которые получали от нее адреса, справки, явки, указания. В других углах той же комнаты толклись товарищи с Кавказа, из Сибири, из Иваново-Вознесенского района, приехавшие за литературой, за партийными директивами, привезшие корреспонденции или явившиеся за материалами для какой-нибудь провинциальной типографии.
Газета постепенно стала центром партийной жизни всего Петербурга. В конторе проходили совещания, собрания. Здесь было тесно, и в конце концов решили перенести редакцию в другое место. Новое помещение для редакции сняли на Троицкой улице.
Как и предвидел Владимир Ильич, «свобода печати», которую обещал народу царский манифест, длилась недолго. 2 декабря Совет рабочих депутатов выпустил манифест с призывом отказываться от уплаты казенных платежей. На другой день, 3 декабря, «Новая жизнь», опубликовавшая этот манифест на своих страницах, была закрыта.
У дверей редакции, как обычно, вертелся мальчишка-газетчик.
— Газета «Новое время»! — громко выкрикивал он, рекламируя свой товар. А в промежутках между этими выкриками вполголоса предупреждал входящих в здание: — В редакции идет обыск!
Охранка разгромила редакцию, арестовала многих сотрудников. Все материалы, все запасы вышедших номеров газеты были конфискованы.
Тотчас было созвано экстренное заседание ЦК, ПК и Исполкома Совета рабочих депутатов. Проходило оно на квартире писателя Скитальца. Был на этом собрании и Владимир Ильич. Чтобы не остаться без печатного органа, партия стала заменять одну газету другой. Вернее, одно заглавие другим. Каждое из этих заглавий очень недолго оставалось названием легального ЦО партии. Но на протяжении всего этого времени главным редактором всех партийных изданий, выходящих под разными названиями, оставался Владимир Ильич.
«Новая жизнь», как я уже сказал, была закрыта в декабре 1905 года. Но в апреле 1906-го уже стала выходить ежедневная большевистская газета «Волна». Вышло двадцать пять номеров. Многие номера «Волны» были конфискованы, за многие статьи газета то и дело привлекалась к суду. Наконец она была закрыта. На смену ей стала выходить газета «Вперед». Вышло семнадцать номеров, после чего и эта газета была закрыта. Тогда стало выходить «Эхо». Вышло четырнадцать номеров. Все они были конфискованы, а газета закрыта.