Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

Вечером — поезд все еще стоял на месте — арестанты подняли крик, гомон, и конвойные стали по одному и парами выводить их на прогулку. Авель старался не попадаться конвойным на глаза: он хотел, чтобы его очередь приспела как можно позже, когда уже совсем стемнеет. Однако нервы сдали. Терпение его иссякло, и он стал протискиваться к открытым дверям. «Кто его знает? — мелькнула мысль. — Может быть, именно сейчас, пока царит эта неразбериха, мне скорее удастся улизнуть. Не говоря уже о том, что с минуты на минуту поезд может тронуться, и тогда прости-прощай до следующего случая».

Сопровождаемый двумя конвойными, он шел по путям. Навстречу двое других конвойных вели другого арестанта. Такого же измученного, сгорбленного. Проходя мимо, арестант неожиданно улыбнулся и поклонился Авелю:

— Здравствуйте!

— Я вас не узнаю, — ответил Авель, вглядываясь в лицо, смутно показавшееся ему знакомым.

— Кунце. Карл Кунце, — напомнил тот. — Помните духан Папишвили?

— Здравствуйте! — обрадовался Авель. — Конечно, помню! Как вы здесь очутились?

— Наверно, так же, как и вы, — успел ответить тот. Но в это время конвойный довольно сильно толкнул его прикладом. Кунце быстро затолкали в вагон, а Авель остался снаружи. И тут вдруг произошло невероятное. Затрещали под ударами доски, лязгнули засовы: возбужденные арестанты выломали дверь одного из вагонов и как горох посыпались на шпалы. Конвойные, сопровождавшие Авеля, кинулись к ним. Раздался оглушительный свист. Грохнули выстрелы. Посыпалась матерная брань.

Не рассуждая, Авель быстро подлез под вагон, выполз с другой стороны поезда, огляделся по сторонам, как затравленный охотниками волк, и побежал.

Он физически ощущал, что спина его словно бы превратилась в гигантскую мишень. Ему стало зябко: того и гляди, подумал он, влепят заряд свинца между лопатками.

— Держи-и! — раздался крик где-то совсем в другой стороне. — Сто-ой! Стрелять буду!

Как видно, убежал не он один. Что ж, это хорошо, Конвойные растеряны, стало быть, шансов на удачу стало больше.

За тридцать лет своей жизни Авель уже успел, как говорится, узнать, почем фунт лиха. Но все, что было с ним раньше, в сравнении с этой ночью казалось сущими пустяками.

Главное, подумал он, протянуть как-нибудь до рассвета. Вдалеке показалась деревня, но идти туда он не решился: деревню-то уж наверняка будут прочесывать. Он повернул на юг и решил идти всю ночь напролет, пока хватит сил. Чем дальше уйдет он от этой Жердевки, или как там ее зовут, тем больше у него будет шансов скрыться от преследования.

Радостное возбуждение охватило его. Несмотря па долгий, утомительный путь в забитом арестантами «Столыпине», несмотря на все лишения и тяготы тюремной жизни, он вдруг почувствовал себя молодым, полным сил, готовым к новым испытаниям и новой борьбе.

2

«Сойду-ка я в Сумгаите и доеду до Баку на фаэтоне, — решил Авель. — Так оно, пожалуй, будет надежнее».

Как будто никто не обратил внимания на странного пассажира без багажа, спрыгнувшего со ступеньки вагона и быстро зашагавшего к вокзальной площади, где томились в ожидании клиентов кучера фаэтонов. На вид ему можно было дать все пятьдесят, и только очень внимательный взгляд заметил бы, что этот человек на самом деле молод, полон сил и могучей, неистребимой воли к жизни.

— Садись, господин! Недорого возьму! — наперебой стали приглашать его кучера. Видать, жизнь не баловала их обилием работы, и даже такой невзрачный клиент был для них хорошей поживой.

Авель, сжав в кармане горсть монет (последние гроши, оставшиеся от зашитой за подкладку «зелененькой»), сел в первый попавшийся фаэтон, сказал, куда ехать.

Опасаясь, что извозчику покажется странным поведение пассажира, решившего покинуть поезд, не доехав до места назначения, счел нужным пояснить:

— Душно в поезде. Дай, думаю, проедусь по свежему воздуху.

— И то верно, сударь, — охотно подтвердил фаэтонщик. — В поезде — какое удовольствие. Духота да вонь. А я вас с ветерком…

Насчет ветерка он, положим, сильно преувеличил: фаэтон еле тащился по грязной, ухабистой дороге. Но Авель не спешил. Ему было о чем подумать.

Итак, он опять нелегал. Какова будет его новая жизнь? Конечно, ему не привыкать жить на нелегальном положении. Кое-какой опыт имеется. Но худо то, что всех прежних друзей раскидало, разметало по белу свету. Как сказал поэт, иных уж нет, а те далече… Нету любимого, дорогого друга Ладо! С ним сам черт был ему не страшен… Вано Болквадзе и Вано Стуруа остались в Питере. Красин — то в Питере, то за границей: работает бок о бок с Ильичей. Дмитрий Бакрадзе, высланный в пятом году в Пермскую губернию, по слухам, уже вернулся из ссылки и живет в Тифлисе. А Виктор Бакрадзе перебрался куда-то в Среднюю Азию, подальше от полицейских ищеек, не успевших рассчитаться с ним за старые грехи.