Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

А Иван вновь заиграл. И балалайка его с новой силой запела, зарыдала, застонала, словно оплакивала не только их двоих, а всех горемык, всех одиноких скитальцев, воинов, бродяг, вечных холостяков, неприкаянных донкихотов, странствующих рыцарей, начертавших на своем щите одно только суровое слово — «справедливость».

Из записок жандармского ротмистра Вальтера

Едва только я успел снять шинель и фуражку, как мне доложили, что меня немедленно требует к себе шеф. «Этот Жареный совсем с ума его свел!» — не без раздражения подумал я. Еще в сентябре нам стало известно, что он бежал с этапа на станции Жердевка, а с тех пор как в воду канул. По всем данным, его следовало ждать в Баку. Мы, разумеется, тотчас приняли меры: агенты как сквозь мелкое сито просеивали каждую партию пассажиров, прибывающую с очередным поездом. Казалось, тут и муха не пролетит! Однако Енукидзе так и не появился.

Минкевич рвал и метал. Каждый день у нас начинался с того, что он изобретал все новые и новые клички, которыми старался унизить подчиненных. «Разини» и «безмозглые твари» — это были самые мягкие из тех определений наших умственных способностей, коими он нас награждал.

— Остолопы! — гремел он. — Неужто вы не могли сообразить, что Енукидзе может сойти с поезда где-нибудь в пригороде и добраться до города просто пешком!

Возразить на это было нечего. Скорее всего именно так и произошло. Шеф был прав; до этого простейшего решения мы не додумались.

Спустя короткое время агенты донесли мне, что Енукидзе действительно в Баку. Однако точное его местом пребывание по-прежнему осталось для нас тайной.

Несколько дней назад случилось самое страшное. Шеф вызвал меня к себе, он был утонченно вежлив. Церемонно назвав меня «господином ротмистром» (обычно он держался со мной более фамильярно), он холодно обронил:

— Господин ротмистр! Вот уже почти два месяца ваш подопечный Енукидзе обретается в Баку, а вы до сих пор не вышли на его след. Даю вам неделю. Если за этот срок, который представляется мне вполне достаточным, вы не установите, где он скрывается, вам придется подать в отставку.

Минкевич слов на ветер не бросал. Несколько месяцев назад он вот точно так же предупредил ротмистра Григорьева, и тот спустя короткое время вынужден был навсегда расстаться с жандармским мундиром. У меня не было ни малейших сомнений, что, если я не выполню требование шефа, мне придется разделить незавидную участь моего незадачливого коллеги.

Вернувшись, я тотчас вызвал к себе Исаева — самого надежного и самого сообразительного своего агента. Сперва пригрозил ему суровой расправой, потом посулил золотые горы, ежели он нападет на след Жареного. Не знаю, что больше помогло — разнос или мои щедрые обещания, но только беседа с Исаевым вскоре принесла свои плоды. Исаев ухитрился войти в доверительные отношения с неким социал-демократом Ефимовым. От того он узнал, что Енукидзе Бакинским комитетом РСДРП избран делегатом на партийную конференцию, долженствующую состояться предположительно в Гельсингфорсе. Пятого ноября он должен выехать из Баку в Петербург, а оттуда в Финляндию.

Минкевич, вызывая меня нынче, ничего еще об этом моем успехе не знал. Поэтому, несмотря на то что со времени его сурового предупреждения прошла ровно неделя, я без малейшего трепета отворил дверь в кабинет шефа.

— Садитесь, ротмистр, — ответил он на мое приветствие. — Судя по выражению вашего лица, вам удалось кое-что узнать?

— Так точно, господин полковник, — вскочил я.

— Сидите, сидите, — благодушно махнул он рукой. — Итак?

— Где скрывается мой подопечный, в настоящее время установить пока не удалось, — начал я, но сразу, предваряя вспышку гнева полковника, продолжил: — Однако мои агенты установили, что не далее как пятого ноября господин Енукидзе отправится в Петербург, а оттуда в Гельсингфорс, где будет происходить партийная конференция, на которую он избран делегатом.

Миикевич помолчал. Хвалить меня он, вероятно, считал преждевременным, однако, судя по всему, был мною доволен.

— Сведения достоверные?

— Совершенно достоверные, господин полковник.

— Ну-с? И что же вы собираетесь предпринять?.. Устроить ему почетные проводы?

— Пятого ноября мы арестуем его в поезде, — уверенно ответил я.

Минкевич задумался. Раскрыв портсигар, предложил мне папиросу, закурил сам.

— Дорогой мой Вальтер, — вкрадчиво начал он. — Надеюсь, вы и сами понимаете, что это ваш последний шанс. Поэтому я настоятельно советую вам как можно тщательнее подготовиться к операции. Кроме того, немедленно составьте текст телеграммы, которую мы направим в Петербург.

— Зачем? — не удержался я от дурацкого вопроса.

— А затем, — не скрывая сарказма, отвечал Минкевич, — чтобы они сняли его с поезда, ежели вы, по обыкновению, окажетесь разинями и снова упустите его, как делали это уже множество раз.