Сонеты

Скажи, к чему носить мне внешние отличья,
Тем отдавая дань наружному приличыо,
И создавать столпы для вечности слепой,
Клонящиеся в прах пред тленностию злой?

Я ль не видал, что те, которые искали

Отличий и чинов, их вслед за тем теряли,
Затем что, век платя недешево за честь,
Не помнили того, что ведь и счастье есть.

Пусть близ тебя вкушать я буду наслажденье;

А ты прими мое благое поклоненье,
Которое во мне правдивее всего
И требует взамен лишь сердца одного.

Итак, доносчик, — прочь! Душа, как ни

прекрасна,
Чем больше стеснена, тем менее подвластна.

126

О, мальчик, в власти чьей — как это каждый

знает —

И зеркало любви, и Времени коса,

Ты все растешь, тогда как сверстников краса,
Тускнея с каждым днем, все больше увядает.

Когда природа — царь живущего всего —

Тебя в пути своем удерживает властно,
То делает она все это для того,
Чтоб Время знало, что спешит оно напрасно.

О, бойся ты ее, способную сгубить

И задержать в пути, а не с любовью встретить,
Но на призыв ее придется все ж ответить,
Она ж должна свое подобье сотворить[1].

127

Кто б черное посмел прекрасным встарь
считать
А если б и посмел — оно б не заблистало;
Теперь же чернота преемственною стала,
Тогда как красоту всяк стал подозревать.

С поры той, как рука вошла в права природы

И начали себя подкрашивать уроды,
Волшебной красоте нет места на земле:
Поруганная злом, она живет во мгле.

Вот почему черны глаза моей прекрасной:

Они скорбят, что те, которые судьбой
С рожденья снабжены наружностью ужасной,
Природу топчут в грязь фальшивой красотой,

Но в трауре своем они все ж так прекрасны,

Что похвалы в их честь всегда единогласны.

128

О, музыка моя, бодрящая мой дух,
Когда на клавишах так чудно ты играла
И из дрожавших струн ряд звуков извлекала,
Будивших мой восторг и чаровавших слух, —

Как клавишами быть хотелось мне, поэту,

Лобзавшими в тиши ладони рук твоих
В то время, как устам, снять мнившим жатву эту,
Лишь приходилось рдеть огнем за дерзость их.

Как поменяться б им приятно было местом

С толкущейся толпой дощечек костяных,
Рабынь твоих перстов, манящих каждым жестом
И сделавших ту кость счастливей уст живых,

Но если клавиш хор доволен, торжествуя,

Отдай им пальцы, мне ж — уста для поцелуя.

129