Начало XX века напоминало мрачное удушье перед мировой грозой. Предгрозье, как надвигающийся трагизм жизни, ощущалось всеми, особенно интеллектуалами и читающей публикой. Что делать и где скрываться? Уходить в изящную «мечту», расписанную символистами, не хотелось: уж больно абстрактно. Все начинали уставать от бесполых символистов, от неврастенично-болезненных декадентов, от витиевато-заумных модернистов. Просвещённому народу хотелось реально ощутимого: яркой и брутальной жизни. Набирающий силу буржуазный бомонд жаждал здоровых развлечений и отвлечений с изрядной долей пряного эротизма. Этот исторический момент гениально угадал Игорь Северянин.
Эти «алые шалости» с куртизанками «в коричневую лошадь» и представил в своих стихах Игорь Северянин. Он сочинял многочисленные фэнтэзи в форме различных миньонет и квинтин про «ананасы в шампанском» и «мороженое из сирени», угадав приближение эпохи массовой культуры. Серебряный век с его уклоном в философию и в музыку уходил. На смену салонности и камерности выдвигались эстрадность и бульвар. Поэзия из увлечения для избранных переходила в развлечение для масс. Из «штучного товара» превращалась в массовый продукт потребления — в песню, выкрик, анекдот, лозунг… Таков был исторический фон.
А теперь непосредственно о Северянине. Избалованный маменькин сынок («О, кто на свете мягче мамы? Её душа — прекрасный храм!») «Захлёбывался в природе» с детства (жизнь в Череповце, реки Суда, Андога, Шексна). Его любимейшее время года — весна. Двоюродная сестра Лидия Лотарева вспоминает: «Игорь — реалист в форме. Уже в те времена писал стихи. Они были полны виконтами и баронессами, описанием красот природы и жизни». Потом виконты и баронессы ушли — пришли грезэрки и сюрпризэрки.
Первым оценил талант Северянина Константин Фофанов, с которым они дружили, несмотря на разницу в возрасте. «Фофанов вообще очень любил меня, всячески поощряя мои начинания и предрекая им постоянно громкую будущность, но мой уклон к модернизму его всегда печалил, а иногда и раздражал…» Фофанов восклицал:
В свою очередь, Игорь Северянин любил и почитал стихи Фофанова и его самого. И ещё богиней для Северянина была Мирра Лохвицкая. Лохвицкой и Фофанову Северянин посвятил не одно стихотворение.
С 1904 года на свои средства Игорь Северянин начал выпускать стихи отдельными брошюрами, их было около сорока. Некоторые из них были замечены, но подлинное признание к Северянину пришло после критики Льва Толстого (перефразируя Оскара Уайльда: «Как важно быть обруганным классиком»). Произошло это в день 12 января 1910 года: стихотворение 22-летнего Северянина «Хабанера» («Вонзите штопор в упругость пробки…») попало на глаза гениальному старцу Льву Николаевичу Толстому. Он взвился: экая пошлость! Он, великий моралист, в «Крейцеровой сонате» проповедовал воздержанность от пагубности любовной страсти, а тут какой-то никому не ведомый поэт Северянин открыто призывает Бог знает к чему — «и к знойной страсти завьются тропки…» Позор. Разврат!..
«Об этом мгновенно всех оповестили московские газетчики… после чего всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала меня известным на всю страну! С тех пор каждая моя новая брошюра тщательно комментировалась критикой на все лады и с лёгкой руки Толстого, хвалившего жалкого Ратгауза в эпоху Фофанова, меня стали бранить все, кому не было лень.
Журналы стали печатать охотно мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них участие…», — вспоминал Игорь Северянин.
Лев Толстой обругал, а Валерий Брюсов поддержал молодого поэта. Брюсов в 1911 году написал хвалебную рецензию на сборник Северянина «Электрические стихи»; смысл отзыва: не пропустите талант. В 1913 году вышел сборник «Громокипящий кубок» с предисловием другого маститого поэта Серебряного века Фёдора Сологуба (впрочем, Сологуб дал и название сборнику). «Одно из сладчайших утешений жизни — поэзия свободная, лёгкий, радостный дар небес, — отмечал Сологуб. — Появление поэта радует, и когда возникает новый поэт, душа бывает взволнована, как взволнована бывает приходом весны…»