Совдетство. Узник пятого волнореза

Я снова вздохнул под завязку и хотел со второй попытки протолкаться на волю, но, к своему ужасу, обнаружил, что тоннель стал еще уже, впритык, словно шершавые, заросшие блоки, наподобие огромных тисков, медленно сближались, чтобы зажать меня, как брусок, который обрабатывают напильником на уроке труда. От этой глупой и жуткой фантазии я запаниковал, решив, что безнадежно застрял и погибаю — ни туда ни сюда. Содрогнувшись от ужаса, я дернулся, торкнулся и, сдирая на животе кожу, извергся назад — в куб.

— Эй, тормоз, тебя еще долго жать? — раздраженно спросил Гога. — Зое надо возвращаться. Ее мать за мороженым отпустила.

— Не могу… — ответил я.

— Почему? — встревожился Алан.

— Проход стал уже…

— Что за хрень? Успокойся! Этого не может быть. Попробуй еще раз!

— Я застряну…

— Ерунда! Не застрянешь. Туда же ты пролез, значит, и обратно сможешь.

— Не смогу. Что-то сдвинулось…

— Что могло сдвинуться? Не выдумывай!

— Землетрясения вроде не обещали, — хихикнул Немец. — Зоя, скажи ему!

— Юрастый, будь мужчиной, вылезай сейчас же! — с насмешливой строгостью приказала она.

— А еще москвич! — упрекнула ударница. — Лучше вспомни, как наши за Янтарной комнатой ныряли!

— Ну при чем тут Янтарная комната, Тома! Юрочка, мы тебя ждем, — ласково проговорила студентка. — Очень! Ну, давай же! Вчера ты был смелее…

— Нет! — твердо ответил я и подумал, что дура Кандалина по такому случаю обязательно сказала бы: «Полуяков, теперь я буду тебя презирать!»

Но Зоя промолчала…

39. Узник пятого волнореза

В кубе потемнело, это ребята, сгрудившись над щелью, загородили свет. Я слышал встревоженные голоса, они решали, что со мной делать, как вызволить из западни. Ага, забеспокоились! Что ж вы не волновались, посылая меня в этот бетонный кишечник?!

— Он просто испугался.

— Ему надо прийти в себя.

— Так бывает… Он сейчас соберется.

— Нервный срыв.

— Перебздел.

— Точно — сыкло!

— Как не стыдно! Ему и так там плохо…

— Нежные вы, москвичи!

— Юрастый, — нарочито добрым голосом спросил Алан. — Слышишь?

— Слышу, — ответил я, впихнув лицо в просвет.

— Расслабься. Отдохни. Подыши. Постарайся ни о чем не думать. Главное — не паникуй! Надо всем отойти в сторону. На нас уже смотрят, и мы ему загораживаем воздух.

— Загораживать воздух — это что-то новенькое! — хохотнул пижон.

— Заткнись!

В кубе снова посветлело, и меня оставили в покое. Снаружи доносились плеск и веселые крики купающихся. В небе натужно гудел самолет, заходящий на посадку в Сухуми. Потянуло пряным табачным дымом: видимо, Гога закурил свои сигареты с верблюдом.

— Никогда не пробовала «Кэмел», — услышал я голос Зои.

— А я даже не видела, — добавила Тома.

Там, наверху, шла обычная жизнь. Без меня. Но вместо паники я ощутил парализующее спокойствие и вяло вспомнил, как иногда после дождей через трубу в море выносит змей, и такая гадина вполне могла поселиться здесь, между блоками, но потом сообразил, что сухопутные пресмыкающиеся в воде не живут. Когда кончался воздух, я припадал к щели и дышал в нелепой позе, а потом отдыхал, сев на дно и уперев руки в потолок.

В принципе, здесь, в кубе, можно продержаться довольно долго, до осени, когда совсем уж похолодает. Пищу не сложно просовывать сверху, правда, жевать придется, выставив лицо в проем, но люди ко всему приспосабливаются. Подошла бы еда в тюбиках — борщ, плов и кисель. Космонавты вообще в невесомости питаются, и ничего, живы-здоровы, сидят на «Голубых огоньках», шампанское прихлебывают. Я ощутил в животе сосущий голод, позавтракать толком Ларик мне не дал ради проходимости туловища. А питье, продолжал я строить планы, можно подавать мне прямо в рот через садовый шланг, вставив в противоположный конец воронку и вливая в нее помаленьку воду или, скажем, чай, если он не слишком горячий. А что делать, когда придет зима? Ну и что, не в каменном веке живем! Я видел в хозяйственном магазине на Немецком рынке огромные кипятильники, раз в десять больше тех, которые опускают в стакан. Такими гигантами, как объяснила мне Лида, нагревают воду для стирки в корытах и баках, если в доме нет газа или кончились дрова, зато электричество у нас в СССР есть в каждом кишлаке, даже в чумах за Полярным кругом горит «лампочка Ильича». Если купить стометровый удлинитель на катушке и воткнуть вилку в розетку у Ардаваса, то круглосуточный нагрев куба обеспечен. Конечно, электричество стоит денег: 4 копейки — киловатт, но судя по жировкам, которые регулярно заполняет Лида, за месяц мы всей семьей нажигаем примерно на пару рублей с копейками, а ведь у нас и телевизор, и холодильник, и люстра, и настольная лампа, и ночник-грибок, и электробритва, и рефлектор для аквариума. Недавно маман всполошилась: счетчик накрутил почти три рубля, чудовищную сумму! Долго недоумевали, строили мрачные догадки, а потом вспомнили, что внизу, под навесом, где мужики играют в домино, испортился свет, и Тимофеич, электрик как-никак, спускал им по вечерам из окна лампочку на проводе, вставив вилку в нашу розетку.

— Я прикрою ваш вертеп! — пообещала Лида, успокоившись.