Все мне кажется: день уберетдымку памяти с летнего часа,и на давний высокий порогвыйдет женщина та величаво.Точно трудная ей задана,не по силам задача.И четко и ревниво блестит сединав ее гладкой и черной прическе.Солнце низится за горизонт,полнит тысячи глиняных оспин.Как крыло стрекозиное, зонтпропускает малиновый отсвет.Ей, идущей, далеко виднався в тенях тополиных дорога.В истомленном арыке водапробирается в тень понемногу.А ташкентское лето кипит,перепутав наречья и лица,и под цоканьем частым копытмостовая горит и дымится.Но встают перед женщиной тойна экране духовного зренья кровь,и дымы, и город пустой —весь немыслимый ад разоренья.Горе горькое в гору свали —и под всеми завалами темиты не сыщешь уже, где — свои,где — отчизны скорбящей потери…Но осанка идущей — стройна,крылья шарфа недвижны косые.Полной мерой дала ей страна горя,веры и силы России.Вижу я в отдаленье глухом,как черты ее чутки и строги:в золотящихся струях Анхорзолотые ей жалует строки…
Надрывалась земляВ своей муке исконной,Человеческим голосомУмоляла ты нас:— Засевайте меня,Убирайте любовно,Чтобы жар в груди моейНе погас.Мы же рвали ееНа клочки,На делянки,На полоски худыеМежой раскроив.ПодрасталиСымоны, Рыгоры да ЯнкиИ делили полоскуОдну на троих.А декабрь приходил,Посиневший от стужи,Вихрь в амбарах пустыхНа цимбалах играл,Мы же только, ремень подтянув,Да потуже,Хлеб свой горький пеклиС лебедой пополам.Из мякины тот хлебБыл и горек и жесток,ЗастревалНа распухшей цинготной десне.ВыходилиПод стать мертвецам на погостахИ недолю встречали своюПо весне.Много бед мы узналиВ нашей длинной дорогеИ голодной тоскиЗа порожним столом,Черный ветер бил в стекла,И днем на порогеЧасто смерть появляласьС холодным челом.Но пришел наш черед,Расквитались мы с ней,Мы прогнали царя,И жандармов, и пристава,Чтобы ты нам,Земля,Расцвела покрасней,Чтоб хватало для всехХлеба чистого.А теперь мы избавим тебяОт невзгод,С новым плугом идем,Кормим калием.Чтоб дарила ты насКаждый год,Каждый годНе одним,А тремя урожаями.