«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Позже и среди уже взрослых я встречал людей, которые сердились на тех, кто указывал им на какую-нибудь их ошибку. Обижались, воспринимая указание на ошибку, как указание на глупость. Я как раз наоборот: досадую и обижаюсь, если кто-либо, заметив мою ошибку, мне не говорит о ней. И не только ошибку, я сержусь, но совершенно беззлобно, и обижаюсь, без всякой злопамятности, если мне не говорят о каком-либо моем недостатке, или изъяне в поведении. Объяснение этому дают только одно: «я боялся», или «мы боялись, что ты рассердишься, что ты будешь обижаться». Меня этим не обидишь.

Если замечание, по моему мнению, ошибочно, я приму к сведению особенность взглядов собеседника на ситуацию. Мне будет интересна эта особенность, как разнообразие человеческих характеров и складов ума.

Мне интересно слушать критику, сказанную в мой адрес. Может быть, это происходит от особенности критики с моей стороны. Я критикую только того, кого я считаю не глупей себя и, в рамках спора, знающим. Оппонент должен быть равным. И получается, что тот, кто боится обидеть меня критикой, или считает меня дураком, или необразованным в обсуждаемом вопросе, отождествляя меня с деревенским персонажем из рассказа Шукшина «Срезал».

Вспомнил я картину Брейгеля Старшего, на которой он картинками изобразил пословицы. Видел я только маленькую репродукцию, из которой ничего не поймешь, но слышал о содержании – на картине высмеяны и осуждены сотни пороков владеющих людьми, и пришел в ужас – все эти пороки без исключения присущи мне.

Всегда найдется любому из нас литературный тип для сравнения – уж столько в литературе типов описано, потому что персонажи, с которых рисуются литературные типы, бесконечно разнообразны, так же как и люди, которые сравниваются с этими типами. Человека невозможно описать фигурой с минимальным числом граней – каждый человек это брильянт с множеством граней, и совершенный человек это брильянт с бесконечным числом граней, а фигура с бесконечным числом граней это шар (эллипсоид). С какой бы стороны не посмотрел на этот шар – на нем нет плоскости – окошечка, через который можно заглянуть в это шар. Но с какой бы стороны не посмотрел на шар, есть точка, в которой поверхность перпендикулярна твоему взгляду, и можно заглянуть внутрь, но размеры этой точки бесконечно малы, и мало что увидишь бесконечно тонким лучом твоего взгляда. А если твой взгляд пошире, то часть этого взгляда падает на наклонную плоскость по отношению к взгляду и взгляд разделяется на два луча. Один луч отражается и попадает в глаз другим людям, так что ты своим вопросом, своим взглядом характеризуешь, прежде всего, себя. А другой луч, преломляясь, проникает внутрь сущности интересующего тебя человека, но ты о нем узнаешь лучом преломленным своим желанием увидеть в человека желаемое.

Совершенный человек с бесконечным число бесконечно малых граней, как жемчужина – светел, но не сверкает. Интересен человек имеющий грани, которые можно отшлифовать – он может засверкать, если ему повезет.

В нашей комнате было 40 совершенно разных человек. Были они разными не только по характеру, но и по обстоятельствам судьбы.

Были среди нас и те, кому ничего не присылали. В комнате стали пропадать хлебные карточки. Что значит, – пропала карточка? Это трагедия. Подозрение пало на парня, который не варит и не уезжает. Его выследили. Выследили, что он прячет карточку в туалете в сливной бачок. Он не отпирался. Ночью был суд. Я с больным зубом спал и проснулся, от шума, когда суд вынес приговор.

Ему велели лечь на длинный стол, на котором занимались, ели и чертили и снять штаны. Никто его пальцем не тронул. Каждый своим ремнем стегнул его по голым ягодицам. Меня к этому из-за больного зуба не принуждали. Да и других слюнтяев тоже. В моем представлении взяли в руки ремень люди с открытой душой. Все считали наказание справедливым, но не все решались свой приговор исполнить, перекладывая эту тяжкую обязанность на других. Я бы больше уважал судью, который сам приводит в исполнение смертный приговор, но сам таким судьей не стал бы.

Это был самосуд. Мы не стали жаловаться администрации, чтобы его выгнали из общежития, мы не стали его, как сейчас пропагандирует телевидение, бить по лицу, дубасить ногами.

За тягчайшее воровство (карточки!) мы его наказали позором.

Возможно не он один не получал никакой помощи. Нормы были такие, что будет очень голодно, но с голода не помрешь. Этот парень не был дистрофиком, но он был очень высоким, очень худым и ему очень хотелось есть. Через некоторое время он не вытерпел и опять украл карточку, и опять он не отпирался. Ребята ему сказали: «Сегодня вечером опять будем сечь, приготовься».

Больше в общежитие он не пришел.