«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Это не могло остаться незамеченным инициативными шутниками. Однажды они накрыли его волейбольной сеткой, и сетку прикрепили к кровати. Спал он крепко, и все это делалось под бурное обсуждение и смех и исполнителей шутки, и тех, кто в это время не спал.

Как всегда парень внезапно проснулся и осознал свою обреченность. Ни слова не говоря, он просунул руку сквозь сетку, дотянулся до тумбочки, достал нож, разрезал путы, сбегал в туалет и опять лег, положив нож под подушку.

«Шутники» не унимались и придумали новую шутку. Бежать в туалет надо было через зал, в котором мы устраивали танцы. Ночью там света не зажигали. На выходе из зала, по дороге в туалет, они поперек двери поставили скамейку. Парень в темноте, во время стремительного перемещения с кровати в туалет, не заметил скамейки, наткнулся на нее голыми голенями и со всего маху грохнулся. Сейчас вот пишу, и жутко становится от такой «шуточки», вызвавшей дикое ржание его товарищей. Ведь это делали его друзья.

Но были шутки, которые я разделял и проявлял изобретательность.

Покинули общежитие и те, кто не способен был к самоорганизации. Оставшиеся занимались днем и вечером, а ночью спали. За зиму ребята перезнакомились с девчатами и весной то тот, то другой возвращались с прогулок, когда комната уже спала. Для запаздывающих мы устраивали сюрпризы.

К примеру, у двери, ручкой на пол, ставили половую щетку, а на щетку ведро с водой. Когда дверь открывалась, на входящего опрокидывалось ведро. Раз попав под воду, стали открывать дверь так, чтобы не облиться. Придумывались новые ловушки и находились способы их обойти. Это было веселое безобидное соревнование, и беззаботная юность.

Я продолжал усердно заниматься, а между тем оказалось не ясным, чему же нас – нашу учебную группу будут учить. Дело в том, что институт не смог организовать обучение атомщиков, и нам еще осенью предложили рассредоточиться по другим факультетам на наш выбор. Мы наотрез отказались. Тогда нам сказали, что раз добровольно не хотим выбрать себе специализацию, то нас всех зачисляют на специальность «сельхозмашины», а так как уже такая группа была, то нас назвали «сельхозмашины два». Мы это восприняли, как шантаж и не стали придавать этому значения.

Со своей стороны институтская администрация видела, что состав этой группы выше среднего уровня. Терять такую, уже сформировавшуюся, группу было бы расточительно.

Был организован новый факультет: «Инженерно-физический» в составе двух групп: «Динамика и прочность машин» и «Металлофизика». Наша группа стала называться «Динамика и прочность машин» – мы не возражали, было интересно. Сформировали такие группы и на втором курсе, так что мы уже шли как бы вторыми, а первый курс для всех факультетов ХММИ проводился по единой учебной программе.

На втором курсе к нашему факультету уже начали предъявлять повышенные требования, и все, кому это не понравилось, покинули группу. За одного из них я сдавал какой-то экзамен в сельхозинституте. Некоторые в других группах и институтах становились отличниками. Тот, кому я вычерчивал шрифт, перешел в другую группу и после окончания института остался в институте преподавателем на кафедре черчения. Из 28, поступивших на первый курс нашей группы, в группе осталось 11.

Философия

Уже после первых экзаменов, число студентов первого курса сократилось примерно вдвое. Соответственно учебные группы стали состоять из студентов более близких друг другу, как по способностям к учебе, так и по интересу к учебе и окружающему миру. Произошла консолидация духовности.

В нашей группе интересно проходили семинары по общественным наукам. Никто к ним не готовился, полагаясь на общую эрудицию. Когда преподаватель ставила вопрос – тему для обсуждения, обязательно находился кто-то, у кого на этот счет было какая-то своя озорная трактовка, которая расходилась с газетно-книжными трактовками, и ему хотелось послушать, а что другие по этому поводу могут выдумать. Разгоралась дискуссия, в которой переплетались канонические и еретические трактовки и домыслы. Сейчас уж не вспомнишь тех парадоксальных «мыслей», но помню, что на семинаре по теме идеализма, прозвучало примерно такое:

– Зачем мы все это изучаем? Мне кажется, Юм ради смеха разрабатывал свой субъективный идеализм, ну нельзя же всерьез такую чушь нести, – начинает Богомолов.

– Я думаю, Богомолов прав. После Роджера Бэкона было смешно говорить о непознаваемости, – присоединяется Ямпольский

– Великие философы Богомолов и Ямпольский считают, что Кант и Гегель, насмехаясь над своими почитателями, просто поддержали шутку Юма. А я думаю, что были великими философами Юм, Кант и Гегель, а не Богомолов с Ямпольским. Не надо забывать в какую эпоху они жили, каким был уровень науки в то время. Если бы это было на уровне шуток, то не стали бы этому придавать значения Маркс и Энгельс.