«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Все бы так и осталось, но от голода и зимнего холода, он где-то упал, хотя и не был дистрофиком. Он еще не успел им стать. Как я помню, в Ленинграде жители соседнего дома умирали в декабре, тоже, не будучи дистрофиками. Дистрофиками становятся от систематического недоедания, а от голода можно умереть и в полном теле. Карточки, видно, он проел в начале месяца, а дальше в здоровом еще теле начались муки голода. Что ему было делать? И уехать он не мог – для этого нужны были деньги. Может быть, и ехать ему было некуда. Но воровать было нельзя – это поставило его против всех. За помощью можно было обратиться в профком, в администрацию, да к нам, в конце концов, собрали бы по рублю на дорогу. Его подобрали и отвезли в больницу. Так стало известно о нашем правосудии.

Нас вызвали в райком комсомола. На бюро вызывали из прихожей по одному:

– Кто бил?

– Все били.

– Ты бил?

– Нет, я не бил.

Дошла очередь до меня. Я заявил, что наказание считаю справедливым и, если бы мог, то тоже бы бил.

Нам всем по очереди выносили решение: «За самосуд и негуманное, противоречащее ленинским принципам поведение из комсомола исключить».

А что значит исключить из комсомола? Это значит автоматически и из института. Это не значит, что все студенты обязаны были быть комсомольцами, совершенно нет, но если тебя исключили из комсомола, то значит, ты совершил что-то не совместимое со своим будущим положением руководителя. Мы понимали, что нас для острастки пугают. Институт не допустит потери сразу такого количества студентов еще до экзаменов. Когда все прошли процедуру, к нам вышел член бюро: «Ребята не волнуйтесь, на вашем месте мы поступили бы так же. Никто вас из комсомола не выгонит».

Так вот сверкнули 40 жемчужин нашей комнаты.

Было у меня этой трудной зимой и несколько настоящих обедов. После основательной тренировки в техникуме, я неплохо выполнял задания по черчению. Преподаватель, держа на вытянутой руке и любуясь, выполненным мною тушью на ватмане чертежом профиля швеллера, сказал: «Хоть в учебное пособие». Товарищ из нашей группы попросил меня помочь ему выполнить задание по шрифту. Для очень многих это задание, как в техникуме, так и в институте, было камнем преткновения. И от меня оно требовало большого труда, но никто никогда никого не решался попросить выполнить эту работу за него, а он это сделал спокойно и я, разумеется, не мог отказать, а потом и делал эту работу с удовольствием. Было тепло и уютно у них в квартире, из большого приемника, стоящего рядом, звучала тихая музыка. Потом были обеды с настоящим гуляшом и компотом. Его отец был директором какого-то большого ресторана. Его сын был постарше меня и разбирался в людях. Он разглядел, что я не способен воспротивиться просьбе.

На Новый Год он пригласил часть нашей группы из тех, кто потом выдержал все экзамены, и каких-то девчат. В нашей группе из более двух десятков, все экзамены сдало меньше половины, и он сумел их разглядеть. А на Майский праздник эти девушки пригласили нас в квартиру дочери какого-то секретаря горкома. Т. е. девчата были одного круга с нашим товарищем. Это я услышал много позже от старших, а меня тогда интересовали только танцы и веселость компании.

Экзамены за первый семестр я сдал на пятерки. В знак поощрения получил удостоверение, разрешающее мне пользоваться столовой вне очереди. Один раз я воспользовался этим правом, и у меня хватило ума больше этим не хвалиться и, как все, стоять в кассу столовой в общей очереди. Но, какой наградой это удостоверение было для папы!

Поездка к папе

На зимние каникулы я поехал в Архангельск. Продажа билетов была организована в институте. Для студентов в поездах выделяли вагоны, и в наш вагон от Харькова до Москвы билетов продали столько, что и на второй полке мы тоже сидели, упершись ногами в полку напротив. Поезд до Москвы шел примерно сутки, спали по очереди на всех трех полках, на первой и второй за спинами сидящих. Бодрствующие пели и болтали.

В Москве билеты надо было компостировать в общей живой очереди. Когда я спал на скамейке Ярославского вокзала в Москве, милиционер проверил у меня документы. Одежонка на мне была – хлопчатобумажная фуфайка и такие же штаны. На прямой поезд до Архангельска я не сумел попасть и поехал до Ярославля. В Ярославле перешел с вокзала «Ярославль» на вокзал «Всполье», мне очень понравилось это название – какое-то спокойное и как бы пришедшее из древности. Там попал на поезд, который вез с Дальнего Востока в Архангельск моряков рыболовного флота. Их на время путины кеты бросили из Архангельска на Дальний Восток, а теперь они возвращались в Архангельск на тресковую путину. Ребята молодые и шел треп. Я узнал, что дальневосточные рыбаки архангельских зовут «Трескоедами», а архангельские дальневосточных «Кетоедами».

На одной из остановок, где я зашел в вокзал, чтобы посмотреть, что там продают в буфете, меня задержали и опять проверили документы – студенческий билет. Мой вид вызывал подозрение.