Читаем «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года полностью

– Уровень науки, как раз, был величайший. Уже были Коперник, Галилей, Ньютон! После них спор Канта с Юмом выглядит, как дискуссия о том, сколько чертей может разместиться на булавочной головке. Господам делать было нечего, вот они и упражнялись в остроумии.

– Просто два направления мысли шло параллельно. Физики познавали мир и развивали науку, а философы прыгали вокруг них, изображая науку.

– И Маркс с Энгельсом прыгали? – Когда спор в запале подходил близко к пропасти, вмешивалась преподаватель, которая вела семинар.

На переменах мы рассуждали о вечном. Краеугольное положение философии о движении (развитии), как движение от простого к сложному, имеет локальный характер во времени и пространстве. Понятие «простого» подразумевает начало – а что было до начала? Начало может возникнуть только на месте разрушенного сложного, т. е. единственным всеобъемлющим законом развития, может быть закон цикличности. При этом многообразие сложного и вариантов его разрушения, и многообразие простого и вариантов его появления априори предполагает, что цикличность не диктует повторяемость формы и содержания в данном рассматриваемом континууме. А с другой стороны, вероятность события в данном континууме стремящаяся к нулю, в бесконечном количестве континуумов за бесконечное время стремится к неизбежности. Так мы в трёпе приходили к выводу, что существование планеты и жизни на ней подобной нашей вполне возможно. Осталось только понять – можем ли мы это узнать. Известные современному человечеству средства коммуникации транслируют сигнал со скоростью, не превышающей скорость света. При такой скорости обмена информацией с неземными цивилизациями, этот обмен информацией становится бессмысленным. Но может быть, есть другие, неизвестные нам способы коммуникации. Представим себе металлический стержень многометровой длины, если ударить по стержню с одного конца, то на другой конец сигнал пойдет со скоростью звука в металле этого стержня. А теперь возьмем другую информацию и другие приборы улавливания этой информации. Теперь тихонько сдвинем один конец вдоль стержня на некоторое расстояние – микрометр на другом конце, с точность нам необходимой, отметит перемещение другого конца. Может быть, существует какая-то разновидность коммуникации, которая весь мир воспринимает как абсолютно жесткую субстанцию, и тогда для этого вида коммуникации любое расстояние будет преодолеваться мгновенно.

Дискутировали мы не только на семинарах; в беседах между собой мы старались понять – в чем же преимущество нашего строя, в чем его принципиальное отличие от капиталистического. Такие шаблоны, как «прибавочная стоимость» и «эксплуатация трудящихся», мы даже не рассматривали. Нам было ясно, что без прибавочной стоимости организм общества не жизнеспособен, а личное потребление хозяина и управленцев, как мы тогда думали, извлекает из производства не столь много, чтобы это имело принципиальное значение. По нашим рассуждениям выходило, что единственным преимуществом нашего общества была плановость хозяйства. Наше общество без помещиков и капиталистов с разумным планированием казалось нам естественным, более того, единственно нормальным, предполагающим равенство всех перед всеми, и целенаправленное развитие в интересах государства.

Если в быту чья-то просьба или давление выходили за какие-то границы, то в ответ он мог услышать: «У нас нет господ». Это выражение в разных жизненных ситуациях я слышал в общении между разными людьми, в разных общественных слоях в продолжение всей жизни вплоть до 90-х годов. Господ у нас не было.

Мы на семинарах, на переменках в общежитии могли болтать о чем угодно, потому что наша болтовня не была враждебной, мы искали пути совершенствования нашего самого совершенного по замыслу общества. Камня за пазухой мы не держали, и это, вероятно, понимали те, кто следил за нашей болтовней.

Нам, безусловно, повезло, что семинары вела преподаватель, которая не боялась наших дискуссий. Ей нравилось живое обсуждение, и она нам позволяла думать. Не бесполезны были для нас такие семинары, но это заслуга преподавателя, позволявшей нам и себе такую вольность. Когда кончалось время урока, она в нескольких фразах подводила итог спора, излагая каноническую трактовку по предмету обсуждения.

В курсовой стенгазете был помещен дружеский шарж. Был нарисован кусочек физической аудитории, где проходили семинары. В аудитории, построенной еще в XIX веке, ряды для студентов располагались в виде дуги амфитеатром, отделяясь верхний от нижнего пюпитрами. Сидения тоже были сплошными без подлокотников. На сидениях в свободных позах сидят седовласые мудрецы – философы. Сразу несколько стоят и, поддерживая свои аргументы жестами, пытаются переспорить оппонентов, а один, уже обессилев, перевалился через пюпитр – парту и лежит на нем, как тряпка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное