Читаем Современная китайская драма полностью

Война окончена. Помещик  Ц и, бежавший из района, охваченного войной, возвращается домой. Он подбегает к дому Пса.


Ц и (злобно). Псу волчья шкура не лепится! Пес, щенок, где ты там?


Появляется  П е с.


П е с (доволен собой, напевает арию их хэбэйской оперы «Вступая во дворец»). «Восемнадцать лет минуло, я воссел в Чанъани на престол…» Помещиком тоже быть хлопотно, эх-хе-хе… Поворочаешь тонну с лишним кунжута, поясница-то и разламывается. (Обрывает себя.) Ворчуном стал! А ведь не только свинины не сдал, еще и свиньи-то толком не видал! Когда же я стану наконец хозяином — уважаемым Чэнем? Взять Юнняня, тот круглый год — в длинном халате и короткой куртке, в чулках и начищенной обувке. Что ему ни сделаешь, крутит носом, и то не так, и это, выйдет из дому — ему осла подают, садится за стол — соленья маслом приправляют… Постой, а кто тут меня звал? Зовите-ка настоящим именем — Чэнь Хэсян!

Ц и (презрительно). Стоило загреметь пушкам, как твои дела, сукин сын, пошли в гору. Что, хорош урожай в этом году?

П е с. Уж как хорош! (Таинственно.) Скажу без утайки, в горшках-корчагах, мисках-куда ни ткнись — всюду кунжутное масло, я весь промаслился, а уж что наелся — про то и не толкуй, но оказалось, от масла-то, как объешься, несет, мо́чи нет.

Ц и (с деланным равнодушием). Как же тебе начислить заработок?

П е с. О чем ты?

Ц и. Ты собрал мой урожай, как тебе платить за работу-то?

П е с. Э-э, вон ты куда гнешь! Что же, нынче так: за двадцать му обработанного кунжутного поля — жизнь. Бери урожай — давай жизнь.

Ц и. Не забывай, помещичьи отряды-то еще вернутся.

П е с. И ты не забывай, наши отряды тут неподалеку, вон за рекой стоят.

Ц и. Кунжут мой, с моего поля.

П е с. Нет мой, у меня дома в мешках.

Ц и. Ты думаешь, законов уж нет?

П е с. Их давно бомбами порешило.

Ц и. Ах ты, бездельник, дрянь этакая!

П е с. Ты еще и ругаться вздумал!

Ц и. Весь твой род дрянь, и отец твой подонок!

П е с. У самого отец подонок!

Ц и. Нет, у тебя! Твой за два му земли на спор съел живьем собачонку, ладно сам помер, еще и тебе на всю жизнь удружил собачьей кличкой.

П е с (не сдаваясь). Все потому, что у моего отца земли не было, он любил землю, а у него ее не было… Думаешь, у твоего отца, подонка этого, с самого рождения, что ли, на лбу была отметина — богач? Как бы не так! В год Гуансюя[53] во время половодья все канавы и рвы заполнились водой, кругом была топь — не видать ни травинки, и только на вашей крыше вдруг вымахал огромный кориандр высотой в два чи. Никто не мог взять в толк, как это он вырос на земляной крыше-то?

Ц и. Дурья голова, это все от Бога богатства. Он надоумил отца взять куль семян кориандра и сделать высевки в полове с глиной на крыше.

П е с. Знаю, мой отец прослышал про то и на второй год тоже заровнял крышу и намешал в глиняное месиво разных семян — кориандра, мускатной тыквы и еще патиссонов, но, как назло, семь недель кряду стояла сушь и на небе не появилось ни облачка. Мы с отцом, поди, не меньше вашего молились Богу богатства, да все псу под хвост.

Ц и. Твоему отцу на роду написана злая судьба.

П е с. А у твоего богатство — не от судьбы, кто ж не знает, кориандр-то он продал втридорога. Не прогадал! Сбывал в большие лавки по цзяо[54] за корень! Вот они откудова, ваши три цина[55] земли-то!

Ц и. Да-да, оттуда и пошло, мы разбогатели…

П е с. Думаешь, только вам богатеть можно? Мой старик тоже хотел, изо всех сил вкалывал.

Ц и. Он шел неправедным путем.

П е с. Отец всю жизнь землю копал, посмей еще заикнуться о неправедном пути!

Ц и. Будет тебе языком-то трепать, возмести лучше за кунжут! Собачий нрав не изменишь, ты мне в тот год еще и мула загубил, недосмотрел, вот он и свалился в колодец.

П е с. Что ж ты на меня все сворачиваешь? Когда я батрачил у тебя, ты и меня, и скотину вконец загнал, мул подыхал от жажды, потому и сиганул в колодец! А меня ты приставил к барскому дому и велел избить мокрой пеньковой веревкой. Ладно бы тогда только кожу содрали, а то ведь и новую рубаху в клочья изорвали! Ты мне нынче за все заплатишь, за все!

Ц и. Не упрямься! Отдавай кунжут без разговоров!

П е с. Ишь чего захотел! Держи карман шире!

Ц и. Делай как велено, здесь хозяин я.

П е с. Так что ж ты удрал, когда пушки загрохотали? Теперь хозяином стал я.

Ц и. Я — помещик!

П е с. Нет, я помещик!


Раздается оглушительный выстрел. Вбегает  Л и  В а н ь ц з я н  с ружьем. Он командует отрядом народного ополчения.


Л и. Кто тут помещик?

П е с (показывая на Ци). Он!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Батум
Батум

Пьесу о Сталине «Батум» — сочинение Булгакова, завершающее его борьбу между «разрешенной» и «неразрешенной» литературой под занавес собственной жизни,— даже в эпоху горбачевской «перестройки» не спешили печатать. Соображения были в высшей степени либеральные: публикация пьесы, канонизирующей вождя, может, дескать, затемнить и опорочить светлый облик писателя, занесенного в новейшие святцы…Официозная пьеса, подарок к 60-летию вождя, была построена на сложной и опасной смысловой игре и исполнена сюрпризов. Дерзкий план провалился, притом в форме, оскорбительной для писательского достоинства автора. «Батум» стал формой самоуничтожения писателя,— и душевного, и физического.

Михаил Александрович Булгаков , Михаил Афанасьевич Булгаков , Михаил Булгаков

Драматургия / Проза / Русская классическая проза / Драматургия
Человек из оркестра
Человек из оркестра

«Лениздат» представляет книгу «Человек из оркестра. Блокадный дневник Льва Маргулиса». Это записки скрипача, принимавшего участие в первом легендарном исполнении Седьмой симфонии Д. Д. Шостаковича в блокадном Ленинграде. Время записей охватывает самые трагические месяцы жизни города: с июня 1941 года по январь 1943 года.В книге использованы уникальные материалы из городских архивов. Обширные комментарии А. Н. Крюкова, исследователя музыкального радиовещания в Ленинграде времен ВОВ и блокады, а также комментарии историка А. С. Романова, раскрывающие блокадные и военные реалии, позволяют глубже понять содержание дневника, узнать, что происходило во время блокады в городе и вокруг него. И дневник, и комментарии показывают, каким физическим и нравственным испытаниям подвергались жители блокадного города, открывают неизвестные ранее трагические страницы в жизни Большого симфонического оркестра Ленинградского Радиокомитета.На вклейке представлены фотографии и документы из личных и городских архивов. Читатели смогут увидеть также партитуру Седьмой симфонии, хранящуюся в нотной библиотеке Дома радио. Книга вышла в год семидесятилетия первого исполнения Седьмой симфонии в блокадном Ленинграде.Открывает книгу вступительное слово Юрия Темирканова.

Галина Муратова , Лев Михайлович Маргулис

Биографии и Мемуары / Драматургия / Драматургия / Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Документальное / Пьесы