Читаем Современная литература Великобритании и контакты культур полностью

Sae rantingly, sae wantonly, (Так весело)Sae dauntingly gaed he; (Отчаянно)He play’d a spring, and danc’d it round, (Шел к виселице он)Below the gallows‐tree. (В последний час)(В последний разПустился Макферсон)O my Luve’s like a red, red rose, (Любовь, как роза, роза красная,)That’s newly sprung in June (Цветет в моем саду.)O my Luve’s like the melodie, (Любовь моя – как песенка,)That’s sweetly play’d in tune. (С которой в путь иду.)

Эти тексты наглядно демонстрируют использование диалектизмов у Бёрнса и их «причесанность» в переводах, но они же показывают, как переводчику удается сохранить мелодию, настроение, тональность, «дух», о котором писал В. Гумбольдт.

Что же касается переводов сонетов У. Шекспира, выполненных С. Я. Маршаком, то с ними ситуация сложилась парадоксальная: обласканные критикой, широко известные среди читателей, постоянно переиздаваемые (успех!), они так же постоянно подвергаются строгому критическому анализу специалистов и тех, кто читает поэзию Шекспира в оригинале (успех?). В принципе, объяснение этого феномена дает М. Гаспаров: по его мнению, У. Шекспир в переводах С. Маршака «из пышного и буйного становился степенным и мудрым… [его] барочная конкретность и резкость устранены бесповоротно… Мы попытались определить этот знаменатель – и з переводов “Сонетов” были выбраны все слова, привнесенные туда Маршаком: увяданье, непонятная тоска, тайная причина муки, светлый лик, печать на устах, камень гробовой, замшелый, весна, розы, томленье, трепетная радость, сон, растаявший, как дым, и т. д. – л ексикон Жуковского и молодого Пушкина» [Гаспаров]. Очевидно, этим и объясняется популярность сонетов Шекспира в переводе С. Маршака у русскоязычной аудитории – происходит неосознанное узнавание поэтической модели, стилистики и образности, знакомой с детства. Кроме того, как отмечает М. Гаспаров, переводы С. Маршака «пришлись ко времени», они появились именно в тот момент развития литературы, когда произошло изменение парадигмы ожидания публики и, следовательно, изменились требования к переводным художественным произведениям – п отребовались переводы не филологически‐буквалистские, но сглаженные, рассчитанные на массового читателя.

Перевод – понятие историческое. Обозначая это, мы имеем в виду несколько моментов. Во‐первых, являясь вторичным текстом, то есть текстом, выстроенным на основе оригинала, перевод неизменно ограничен, детерминирован рядом объективных факторов (норма языка перевода, стиль переводимого текста, жанр текста, необходимая для понимания фоновая информация и др.), которые не являются исторически неизменными. Во‐вторых, нормы и требования к переводу художественной литературы изменялись, иногда кардинально, в разные эпохи в соответствии с идеологическими и эстетическими требованиями. В истории перевода известны романтический, вольный по своей сути подход к переводу, и перевод эпохи классицизма, нормализующий и предписывающий.

Ср. характерное высказывание Флориана по поводу собственного перевода «Дон Кихота»: «Рабская верность есть порок… В “Дон Кихоте” встречаются излишки, черты дурного вкуса – д ля чего их не выбросить?» (цит. по: [Швейцер, с. 65]). Кроме того, следует принять во внимание тот факт, что каждое оригинальное литературное произведение также живет в истории, и неизбежно изменяется его рецепция каждым следующим поколением читателей; так же «старится» и текст перевода, но только вследствие его вторичности, быстрее – э тим, в частности, объясняется и постоянное появление новых переводов уже неоднократно переведенных текстов.

Русская классика в современных английских переводах

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука