Читаем Современная литература Великобритании и контакты культур полностью

Ставя своей задачей передачу индивидуального стиля автора, переводчики стараются, в частности, сохранить саму структуру фраз Л. Толстого. Как считает Л. Лосев, такая структура фраз чужда английской речи, «но эффект возникает тот, что нужно – оригинальности высказывания или мысли, то есть толстовский эффект» [Там же]. В принципе, русская структура фраз в английской речи является буквализмом, то есть очевидным и часто критикуемым недостатком, но применительно к переводу «Войны и мира» Р. Пивера и Л. Волохонской справедливее говорить о структуре толстовской фразы. В предисловии к роману Р. Пивер справедливо подчеркивает, что «Война и мир» – « это… не хорошая или плохая русская проза, это проза Толстого» [Peaver, p. 14]. Объясняя ряд своих переводческих решений, он, в частности, указывает и на такой важный элемент прозы Л. Толстого, как звукопись: “The other extreme of Tolstoy’s style is exemplified by the short sentence (the shortest in War and Peace)…: ‘Drops dripped’. It is the first sentence of a paragraph made up of four brief, staccato sentences, four quite ordinary observations, which acquire a lyrical intensity owing solely to the sound and rhythm of the words: ‘Kapli kapali. Shyol tikhii govor. Loshadi zarzhali i podralis. Khrapel kto‐to’. ‘Drops dripped. Quiet talk went on. Horses neighed and scuflfed. Someone snored’. It is a night scene, and one of the most haunting moments in the book. Other English versions translate the first sentence as ‘The branches dripped’, ‘The trees were dripping’, or, closer to the Russian, ‘Raindrops dripped’. They all state a fact instead of rendering a sound which (by a stroke of translator’s luck) comes out almost the same in English as in Russian” [Ibid., p. 15–16].

Переводчики идут строго за текстом оригинала и в других элементах: они сохраняют фрагменты французского текста (в абсолютном большинстве других переводов они переводились на английский язык), внимательно выстраивают в английском тексте сложную систему личных имен, существующую в текстах Л. Толстого. Подчеркнем, что русская система антропонимов вообще представляет особую сложность для англоязычных читателей, не знакомых с системой отчеств и обилием уменьшительных имен, несущих разное значение. В романах Л. Толстого система имен героев оказывается дополнительно осложненной многочисленными англо‐ и франкоязычными элементами, отражающими социальные и прагматические нюансы, отношения между героями и отношение героев к окружающей их действительности (данное правило распространяется даже на исторических персонажей, ср. присутствующие в тексте варианты Наполеон, Бонапарт, Буонапарт и даже Буонапарте). Уже перевод Луизы и Элмера Мод был снабжен английским списком основных персонажей романа, призванным, очевидно, облегчить понимание сложного литературного произведения англоязычными читателями. Приведем в качестве примера фрагмент этого списка:

THE BEZUKHOVS

Count Cyril Bezukhov.

Pierre, his son, legitimized afet r his father’s death, becomes Count Peter Bezukhov.

Princess Catiche, Pierre’s cousin.

Пьер, таким образом, остается Пьером или приобретает англизированный вариант имени Питер на протяжении всего текста романа, а вариант «Петр Кириллович» выпадает из текста. Точно так же Николай Ростов всегда фигурирует в этом переводе как Nicholas (Count Nicholas Rostov, Nicholenka), князь Андрей – как Andrew, Элен Безухова остается Helene даже в том случае, когда ее отец называет ее Лелей. Ср.:

Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лелей, mon cher? Ты в заблуждении, – с казал князь Василий, входя в комнату. – Я все узнал, я могу сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами [Толстой, т. 2, с. 518].

Перевод Л. и Э. Мод:

My dear fellow, what have you been up to in Moscow? Why have you quarreled with Helene, mon cher? You are under a delusion”, said Prince Vassili as he entered. “I know all about it, and I can tell you positively that Helene is as innocent before you as Christ was before the Jews [Tolstoy, 1992, vol. 2, p. 468].

Перевод Р. Пивера и Л. Волохонской:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука