Спасти космонавта

– Вы очень чисто по-русски говорите. Где научились?

Капитан, крутя выщербленную баранку, хмыкнул:

– Так естественно, что младший брат знает язык старшего. Вам-то и в голову не придёт монгольским языком интересоваться, не так ли? «Сайн байнуу» – потолок советского офицера. Ну, ещё «Зогс! Буц ад!»[16]. Исчерпывающе для общения с чурками.

Марат растерялся от такой агрессии, замолчал. Доржи с его сдержанностью, необычным для монгола тонким лицом внушал симпатию – а вот поди ж ты.

Минут за сорок доехали до ворот монгольской тюрьмы, посигналили. Часовой не стал открывать, сначала подошёл, заглянул в салон. Что-то гортанно спросил, потом горячо заговорил, размахивая руками. Доржи ответил, разговор больше походил на перепалку. Тагиров, естественно, ничего не понял, только несколько раз уловил знакомое слово «орос»[17].

Часовой убежал, потом вернулся с начальником тюрьмы. Капитан вышел из машины, долго переругивался. Наконец, вернулся, выматерился на чистом русском:

– Тля, приплыли.

Лейтенант осторожно поинтересовался:

– Что-то случилось?

– Ага, случилось. Прапорщик ваш убит. Зона закрыта, никого не пускают, разбираются.

– Ни фига себе! А как это так?

– Да они сами не поняли. Конвойного, который за штрафную камеру отвечал, оглушили, ключи вытащили. Прошли в камеру, убили Вязьмина. Предварительно – перелом основания черепа. Похоже, что голыми руками.

Капитан повернулся к Марату, посмотрел внимательно:

– Слушай, лейтенант, а это не ваших ребят заслуга, а?

– Да с чего вдруг?! – поразился Тагиров. – Нам зачем? И как?

– Ну, кто вас знает. Пришили прапорщика, концы в воду. И на нас свалите, в монгольской же зоне всё произошло. Скандал гарантирован. По нему ведь даже судебного решения не было, только прокурорское. Не успели, да и вашего консула ждали. А каким образом – так это понятно. У вас, в Сайн-Шандинском спецназе, такие бугаи служат! Один этот, Деряба, чего стоит. Вполне может щелбаном шею сломать. Охрана здесь, считай, никакая. Вашим профессионалам – раз плюнуть.

Тагиров озадаченно промолчал. Доржи махнул рукой:

– Хотя с тебя взятки гладки. Откуда лейтенанту о таких делах знать? Поехали, довезу до гарнизона.

Развернулся в два приёма, добавил оборотов. Газик надрывно заревел стареньким движком, заскрипел железяками.

– Товарищ капитан, неужели вы всерьёз думаете, что такая штука может случиться? Что наши начальники приказали напасть на… на союзников? – Осторожно поинтересовался Марат.

– Кто его знает. Вы нас ни во что не ставите – это неоспоримый факт. И отношения между нами неравноправные. Да и вообще! – Доржи распалялся всё больше. – Все наши беды – с вашей помощью!

Тагиров уже не рад был, что задал вопрос. Капитан вещал, стуча в такт злым словам кулаком по рулю:

– Вот ты интересуешься, откуда я хорошо русский знаю. А я в Москве учился, в университете, на историческом. И ещё потом, в аспирантуре. Кандидатскую написал. За неё и отгрёб по полной. Якобы коснулся обидной для СССР темы. До защиты не допустили, вместо степени и кафедры в Улан-Баторе – в этом заштатном Сумбэре спекулянтов с алкашами отлавливаю. А я учёный! Историк, а не мент, понятно?

– А что за тема диссертации была?

– Не важно! Какая разница?

Газик побежал веселее – начался спуск с горы к монгольскому Сумбэру. Доржи продолжал:

– Знаешь, как ваши мою Монголию называют? «Страна консервных банок»! Потому что всю степь испоганили своим мусором, валите всё подряд, не глядя! А монгол, просто чтобы ямку выкопать, сначала молится и жертву приносит, потому что нельзя мать-землю обижать, сон её тревожить. Свою страну загадили – ладно, но в гостях-то умейте вести себя прилично!

Марат согласился:

– Да, наши помойки – это позор, конечно. Но ведь Союз у вас дороги строит, заводы, дома. Согласись – без нашей помощи ничего бы этого не было.

Скрипнули тормоза.

– Приехали, вылезай.

Марат поглядел – машина стояла у двухэтажки на сумбэрской улице.

– А что здесь? Мне же в гарнизон надо. – И понял: монгол обиделся, высаживает. Теперь придётся пешком топать десяток километров.

– Живу я здесь, вот что. Пошли, пообедаем, заодно расскажу тебе всю правду про вашу помощь.

* * *

Обстановка в квартире Доржи была бедная: разнокалиберная мебель, кое-как подлатанная, голые стены. Жена, тихая и старающаяся поменьше показываться гостю на глаза, хлопотала на кухне. Капитан по телефону дозвонился до своего начальства, а потом – до майора Пименова, рассказав о происшествии в тюрьме. Марат с интересом рассматривал портрет на стене, написанный маслом. На нём был изображён какой-то древний военачальник, чем-то неуловимо похожий на Доржи: тонкий нос с горбинкой, узкая полоска крепко сжатых синеватых губ, властный взгляд. Рыжеватые волосы с проседью, аккуратные усы, редкая борода, клочок волос под нижней губой.

Начальник милиции закончил с разговорами, сел за стол, позвал Тагирова:

– Давай, лейтенант, сейчас есть будем. Жена чай для тебя специально заварит, без жира, соли и молока, – и кого-то передразнил: – И как вы только такую гадость пьёте, тьфу.

– Что там прокурор говорит?