Элейн вышла из комнаты и тихонько прикрыла дверь. Ей пришлось приложить усилие, чтобы не опуститься до уровня дочери и не хлопнуть дверью изо всех сил! Даже сейчас, стоя в старом сарае мистера Пателя, она и представить не могла, как близка была к тому, чтобы наорать на дочь. Всё дело было в резком тоне, которым говорила Нана, и который был так не похож на её обычный мягкий голос. Сходство с Фрэнком было не только во внешности. Именно таким тоном говорил он, когда считал её требования необоснованными и неразумными. Как будто сам Фрэнк Гири переместился сюда из старого мира и вселился в её ребенка.
На следующей день Нана стала прежней собой, но Элейн никак не могла выкинуть из головы доносившийся из-за двери плач, то, как Нана отмахнулась от её руки, тот жуткий низкий голос, которым она выкрикивала «Я хочу к папе!». Но и это ещё не всё. Она держалась за руку с этим уродцем Билли Бисоном, что жил чуть дальше по улице. Она скучала по своему дружку, который, наверняка радовался хватать её за лобок при игре в доктора. Эту сцену ещё проще представить, когда им будет по шестнадцать, когда они окажутся на заднем сидении отцовской машины. Он будет целовать её, при этом представляя её в образе посудомойки и кухарки в сраном крошечном замке. Забудь о рисунках, Нана, вали на кухню, тебя ждут кастрюли и сковородки. Сделай мне приятно, я в ответ рыгну, отвернусь к стенке и усну.
Элейн включила фонарик и осветила давно обезлюдевшую пристройку. Без топлива жителям Дулинга не нужны были ремни генераторов и свечи зажигания. Но здесь находилось то, что ей нужно. В мастерской отца тоже было много чего, даже запах масла был здесь точно такой же, вызывая воспоминания о девочке с короткими косичками, какой она тогда была. Ностальгии эти воспоминания у неё, конечно, не вызвали. Она возилась с его деталями и инструментами, радовалась, когда он её хвалил, съеживалась, когда ругал за медлительность или, когда она хватала не ту деталь. Она хотела порадовать его. Это ведь папа, большой и сильный, она всегда хотела его радовать.
Этот мир был гораздо лучше того, старого, которым правили мужчины. Никто здесь не кричал ни на неё, ни на Нану. Никто не обращался с ними, как с людьми второго сорта. Это был мир, в котором девочки могли спокойно дойти до дома в одиночку, даже ночью. Это был мир, в котором талант девочки рос вместе с бедрами и грудью. И никто не хватал их за зад. Нана этого не понимала, и она была не одна такая. Если сомневаетесь, сходите на одну из этих идиотских встреч.
«Думаю, это путь назад», — сказала Лила, когда они стояли в зарослях травы и смотрели на странное дерево. И, боже, как же она была права.
Элейн шла по автомастерской, светя фонариком на пол, потому что пол был залит бетоном, а бетон отлично охлаждает. В дальнем углу она нашла то, что искала — три18-литровые канистры с бензином с крепко завинченными крышками. Они были сделаны из металла, никакой маркировки на них не стояло, однако на горлышке одной из них была нарисована красная полоса, тогда как на двух других синяя. Отец помечал канистры с топливом точно так же.
«Мне кажется, это путь назад. Обратно. Если мы захотим».
Кто-то, без сомнений, захочет. Те женщины, которые ходят на встречи никогда не поймут, как здесь хорошо. Как здесь здорово. Как безопасно. Многие настолько привыкли к положению служанок, что с радостью закуют себя обратно в цепи. Парадоксально, но бывшие заключенные, будут в первых рядах рваться обратно в старый мир, за тюремные стены. Многим из них не хватало силы воли или ума осознать, что за заключением каждой из них стоял мужчина. За годы работы волонтером Элейн множество раз видела и слышала подобные истории. «У него доброе сердце». «Он этого не хотел». «Он обещал, что изменится». Блин, она и сама так говорила. Долгими ночами, за много лет до того, как переместиться сюда, она убеждала себя, несмотря на всё пережитое с Фрэнком, что он изменится, будет делать, как она говорит, что начнет контролировать свой гнев. Ничего этого так и не произошло.
Элейн не верила, что Фрэнк изменится. Такова его мужская природа. Но он сумел изменить её. Иногда ей казалось, что Фрэнк сводил её с ума. Для него она была надоедливым колокольчиком, звеневшим по окончании каждого дня. Её пугало несогласие Фрэнка с теми обязанностями, которые она на себя взяла. Неужели он, действительно считал, что её сделают счастливой постоянные напоминания о том, кто оплачивает счета, решает вопросы и держит под контролем свой темперамент? Она была убеждена, что именно так он и думал. Элейн не была слепой, она прекрасно видела, что её муж не был счастлив. Но он совершенно не замечал её.
Ради Наны и остальных она должна действовать. Она поняла это ещё днём, когда в столовой умирала Тиффани Джонс, отдавая последние остатки своей искореженной жизни ради рождения ребенка.