Спящие красавицы

— Наверное, — отозвалась Бланш. — Но кто сказал, что люди от этой штуки умирают?

Эта встреча была назначена задолго до «авроры» — они никогда не пропускали первый четверг месяца. Весь день они переписывались, словно подростки, о том, о сём, рассуждая, стоит ли отменить встречу из-за ситуации вокруг. Впрочем, никто этого не пожелал. Первый четверг месяца — это первый четверг месяца. Дороти написала, что, если эта ночь станет для неё последней, она хотела бы провести день среди друзей. Гейл и Маргарет с ней согласились, и Бланш, тоже, пришлось, хоть её и терзало чувство вины за то, что оставила директора Коутс. С другой стороны, она имела законное право идти, куда хочет во время неоплачиваемого перерыва. К тому же, Бланш хотелось обсудить книгу. Как и Дороти, её ужасало то зло, которое сотворила Брайони и то, кем она стала, когда выросла.

Когда они пришли и расселись в гостиной Дороти, Маргарет извлекла на свет три пузырька лоразепама. Таблетки были уже старыми. Когда умер муж Маргарет, ей их дал врач, сказав, что они помогут уснуть. Она не приняла ни одной. Конечно, ей было жаль мужа, но нервы у неё были крепкими, к тому же, теперь она могла не переживать за него, когда он расчищал дорогу в метель или карабкался по приставной лестнице, чтобы срезать нависшие над проводами ЛЭП ветки деревьев. Но она, всё равно, выписала таблетки, потому что медстраховка полностью покрывала их стоимость. «В хозяйстве всё сгодится» — было её девизом. Видимо, время пришло.

— Я решила, что, в случае чего, лучше принять их вместе, — сказала Маргарет. — Не так страшно.

Остальные молча с ней согласились. Дороти Харпер тоже была вдовой. Муж Гейл находился в хосписе и не всегда узнавал даже собственных детей. И, раз уж речь зашла о детях, их отпрыски уже давно были взрослыми людьми и жили далеко от Аппалачей, и воссоединение с ними было вряд ли осуществимо. Бланш — единственная работающая среди них женщина — никогда не была замужем и не имела детей, что, учитывая обстоятельства, было к лучшему.

Заданный Бланш вопрос оборвал смех.

— Может, мы очнемся, как бабочки, — сказала Гейл. — Коконы, что я видела по телевизору, похожи на те, которые плетут гусеницы.

— Такие же делают пауки, когда ловят мух. Мне эти коконы больше напоминают куколок, — сказала Маргарет.

— Я ни на что не рассчитываю, — сказала Бланш. Её бокал, буквально недавно наполненный, очень быстро опустел.

— Я рассчитываю увидеть ангела, — сказала Дороти.

Остальные посмотрели на неё. Она не шутила. Её рот и морщинистый подбородок сжались в маленький кулачок.

— Я прожила праведную жизнь, — добавила она. — Была доброй. Порядочной женой. Заботливой матерью. Хорошим другом. Выйдя на пенсию, занималась благотворительностью. Зачем я, по-вашему, каждый понедельник езжу в Каулин на встречи комитета?

— Мы знаем, — сказала Маргарет и протянула руку Дороти — женщине, которая была олицетворением доброты и порядочности. Гейл и Бланш повторили её жест.

Они передали по кругу пузырёк с таблетками, и каждая приняла по две. Затем они сели в круг и посмотрели друг на друга.

— И, что, теперь, делать? — спросила Гейл. — Просто, ждать?

— Плакать, — сказала Маргарет и демонстративно всхлипнула, протирая кулаками глаза. — Плакать, плакать и плакать!

— Передайте печенье, — сказала Дороти. — С диетой покончено.

— Я бы хотела вернуться к книге, — сказала Бланш. — Хотела бы поговорить о том, как изменилась Брайони. Она была похожа на бабочку. Мне это кажется очень милым. Она напомнила мне некоторых женщин в тюрьме.

Гейл взяла со стола бутылку «Пино», сняла с неё обертку и взяла штопор.

Пока она наполняла бокалы, Бланш продолжала:

— Понимаете, у большинства случаются рецидивы — возвраты к старому. Они нарушают условия досрочного освобождения, возвращаются к былым привычкам. Но некоторые меняются. Начинают жизнь заново. Прямо, как Брайони. Разве, не восхитительно?

— Да, — Гейл подняла бокал. — За новую жизнь!

3.

Фрэнк и Элейн внесли Нану в комнату. На часах было девять вечера. Они осторожно положили её на кровать, стараясь не задеть покров. На стене в её комнате висел плакат, изображавший маршировавших солдат. Рядом висели её перерисовки различных персонажей манги[74]. С потолка свисали бумажные трубки и стеклянные бусинки. Элейн строго спрашивала за порядок в комнате, поэтому на полу не было ни игрушек, ни одежды. Шкафчики закрыты. Кокон вокруг головы Наны принял форму шара. Ладони тоже покрылись белым. Сейчас они напоминали варежки без больших пальцев.

Никто не произнес ни слова, они стояли в полной тишине, но Фрэнк, внезапно, осознал, что им обоим страшно выключать свет.

— Зайдем попозже, — прошептал Фрэнк на ухо Элейн. Раньше он это говорил, когда Нана не могла заснуть. Теперь же, всё наоборот.

Элейн кивнула. Они вышли из комнаты дочери и спустились на кухню.

Она села за стол, а Фрэнк заварил кофе, предварительно, очистив кофейник от остатков. Он проделывал это тысячу раз, но, ещё, никогда так поздно. Обыденность этого действия потрясла его.

Бывшая жена, видимо, подумала о том же самом.