Спин

В них говорилось, что после окончания проблесков сколь-нибудь вразумительную связь с Европой установить не удалось. Трудности могли быть вызваны электростатическими помехами (например, если прямой солнечный свет вымывал из эфира сигналы аэростатной сети), поэтому просьба не спешить с печальными выводами.

– Как обычно, – сказал один из дикторов, – хотя власти еще не озвучили свою позицию, правильнее всего будет оставаться на месте и не переключаться на другой канал, пока мы не разберемся в происходящем. Думаю, весьма уместно попросить наших зрителей не выходить из домов без веской на то причины.

– Ведь сегодня, – подхватил его напарник, – людям как никогда захочется побыть рядом с родными и близкими.

Я сел на краешек мотельного матраса и смотрел в экран, пока не начался рассвет.

Поначалу камера на крыше засекла кармазинный облачный налет, ползущий вверх по маслянистому атлантическому горизонту. Затем вскипающий серповидный край солнца (чтобы приглушить сияние, оператору пришлось прикрыть объектив светофильтром).

Масштабы этого восхода не поддавались анализу, но солнце вставало (не красное, а скорее румяно-оранжевое, если только камера верно передавала цвет), вставало по чуть-чуть, понемногу, пока не зависло над океаном, над Куинсом, над Манхэттеном, такое огромное, что уже не походило на небесное тело, а походило на гигантский воздушный шар, наполненный янтарным светом.

Я ждал новых комментариев, но за кадром было тихо, пока картинку не переключили на Средний Запад, на резервную штаб-квартиру кабельной сети. Еще один репортер (наверное, не профессиональный диктор, слишком уж неухоженный) забормотал очередные предупреждения, неофициальные и бессмысленные. Я выключил телевизор.

Взял докторский саквояж, подхватил чемодан и отправился к машине.

Фултон и Джоди вышли из мотеля, чтобы проводить меня; они вдруг превратились в моих старинных друзей и жалели, что я уезжаю. Лицо у Джоди было испуганное.

– Джоди говорила с мамой, – объяснил Фултон. – Похоже, ее мама еще не слыхала про звезды.

Я гнал от себя этот образ: ранний звонок, звонок из пустыни, Джоди будит маму звонком, что-то говорит в трубку, и до той доходит, что речь идет о грядущем конце света; мать прощается с дочерью, прощается в самый последний раз, стараясь не испугать девочку до смерти, стараясь оградить ее от несущейся навстречу истины.

Теперь же Джоди прижималась к отцовскому боку, а Фултон обнимал ее за плечи, и между ними не было ничего, кроме нежности.

– Вам точно надо ехать? – спросила Джоди.

Я сказал: да, точно.

– Но вы можете остаться, если хотите. Папа не против.

– Мистер Дюпре врач, – мягко объяснил Фултон. – Наверное, его вызвали на дом.

– Так и есть, – кивнул я. – На дом вызвали.

* * *

На магистрали, ведущей на восток, тем утром случилось что-то вроде чуда. Многие пустились во все тяжкие, ибо сочли, что жить им осталось лишь несколько часов. Такое чувство, что первые проблески стали репетицией нынешней реакции на неотвратимый и беспощадный фатум. Все мы были знакомы с предсказаниями: пылающие леса, жгучий жар, испаряющиеся океаны, и все это – в режиме реального времени. Вопрос лишь в том, когда это произойдет: через день, неделю или месяц.

Так что, не откладывая в долгий ящик, мы стали бить витрины и брать все, что нам нравилось, присваивать безделушки, в которых нам отказала жизнь; мужчины насиловали женщин, время от времени выясняя, что тормоза отказали у всех сразу и намеченные жертвы, разгоряченные теми же событиями, вдруг обрели навыки выдавливания глаз и разбивания тестикул; старые разногласия улаживали при помощи револьверов; огнестрельным оружием пользовались по малейшему поводу. Самоубийств было не счесть. (Я подумал о Молли: если она пережила проблески, то теперь наверняка уже умерла; умерла, пожалуй, с улыбкой на лице, довольная логичной развязкой своего логичного плана. Впервые в жизни, когда я думал о ней, на глаза мне наворачивались слезы.)

Но встречались и островки вежливости, героической доброты – например, на границе с Аризоной, на федеральной магистрали номер десять.

Днем раньше у моста через реку Колорадо разместили отряд Национальной гвардии. Солдаты исчезли вскоре после окончания проблесков – то ли их отозвали, то ли они ушли в самоволку и отправились по домам. Без них мост вполне мог превратиться в весьма конфликтное место, непроходимое бутылочное горлышко.