Еще мы должны принимать в расчет и другие конкретные факторы. Ибо первый случай встреч – хорошие встречи с телами, чья связность непосредственно компонуется с нашей, – остается полностью гипотетическим. Вопрос в следующем: если только мы существуем,
Таким образом, у нас крайне мало шансов естественным образом создавать хорошие встречи. Кажется, что мы предрасположены много бороться, много ненавидеть и испытывать только частичные или косвенные радости, не разрывающие в достаточной мере сцепку нашей грусти и нашей ненависти. Частичные радости – только «легкая щекотка», увеличивающая нашу способность действовать в одном месте, уменьшая ее в любом другом.[425]
Косвенные радости суть те радости, какие мы испытываем, когда видим ненавидимый объект печальным или уничтоженным; но эти радости все еще отравлены грустью. Действительно, ненависть является грустью, она сама свертывает грусть, из которой происходит; радость от ненависти скрывает такую грусть, препятствует ей, но никогда не отменяет ее.[426] Теперь мы, по-видимому, еще более, чем когда-либо, далеки от того, чтобы овладеть нашей способностью действовать: наша потенция испытывать аффекты заполняется не только пассивными аффективными состояниями, но, главным образом, грустными страстями, во все более и более низкой степени свертывающие способность действовать. И это не удивительно, ибо Природа создана не ради нашей пользы, но в зависимости от «общего порядка», коему человек подчиняется как часть Природы.Однако кое-чего мы достигли, даже если такой прогресс остается абстрактным. Мы начали с первого принципа спинозизма: с оппозиции страстей и действий, пассивных и активных аффективных состояний. Сами этот принцип представлен в двух аспектах. В первом аспекте речь шла почти о реальной оппозиции: пассивные и активные аффективные состояния, а значит, способность страдать и способность действовать менялись – обратно пропорционально – в одной и той же потенции испытывать аффекты. Но, еще глубже, реальная оппозиция была простым отрицанием: пассивные аффективные состояния свидетельствовали только об ограничении нашей сущности, они свертывали наше бессилие, относились к разуму лишь постольку, поскольку тот сам сворачивал некое отрицание. В этом аспекте только активные аффективные состояния были способны эффективно или позитивно заполнить нашу потенцию испытывать аффекты; следовательно, способность действовать была тождественна самой такой потенции: что касается пассивных аффективных состояний, то они отделяли нас от того, что мы можем.