Спиноза и проблема выражения

Тогда, если мы спрашиваем: в чем состоит зло в порядке связностей? то должны ответить, что зло – это ничто. Ибо, в порядке связностей, оно не что иное, как композиции. Не будем говорить, будто композиция каких угодно связностей является злом: любая композиция связностей хороша с точки зрения компонующихся связностей, то есть с только позитивной точки зрения. Когда яд разлагает мое тело, то потому, что естественный закон принуждает части моего тела к контакту с ядом, дабы обрести новую связность, компонующуюся со связностью токсичного тела. Здесь, с точки зрения Природы, ничто не является злом. В той мере, в какой яд детерминируется законом, дабы обладать следствием-эффектом, такое следствие-эффект не является злом, поскольку состоит из связности, коя сама компонуется со связностью яда. Сходным образом, когда я уничтожаю какое-то тело, даже подобное моему, то потому, что – в связности и в обстоятельствах, где я его встречаю, – оно не согласуется с моей природой: следовательно, я предрасположен делать все, что в моих силах, дабы навязать частям этого тела новую связность, в которой они со мной согласуются. Таким образом, злой, как и добродетельный, ищет то, что ему полезно или благостно (если и есть какое-то различие между этими двумя, то такое различие [находится] не здесь). Тогда первая ошибка Блейенберга состоит в полагании того, что, по Спинозе, злой предрасположен к злу. Верно, что мы всегда детерминированы; наш conatus сам детерминирован аффективными состояниями, кои мы испытываем. Но мы никогда не предрасположены к злу; мы предрасположены искать то, что для нас является благом, согласно создаваемым нами встречам и согласно обстоятельствам этих встреч. В той мере, в какой мы предрасположены производить следствие-эффект, такое следствие-эффект необходимо компонуется со своей причиной и не содержит ничего, что мы могли бы назвать «злом».^[430] Короче, зло – это ничто, поскольку оно не выражает никакой композиции связностей, никакого закона композиции. При любой встрече – я ли уничтожаю или меня уничтожают – создается композиция связностей, которая, как таковая, хороша. Следовательно, если мы рассматриваем всеобщий порядок встреч, то скажем, что он совпадает с всеобщим порядком связностей. И мы скажем, что зло – это ничто в порядке самих связностей.

Во-вторых, мы спрашиваем: в чем состоит зло в порядке сущностей? Опять же, оно – ничто. Возьмем нашу смерть или разрушение: наша связность разлагается, то есть перестает подводиться под экстенсивные части. Но экстенсивные части никак не конституируют нашу сущность; сама наша сущность, обладая в самой себе своей полной реальностью, никогда не выказывает ни малейшей тенденции переходить в существование. Несомненно, поскольку мы существуем, наша сущность сама есть некий conatus, некое усилие сохраниться в существовании. Но conatus – это лишь состояние, в котором сущность предрасположена к тому, чтобы удержаться в существовании, ибо такая сущность не задает ни само существование, ни длительность существования. Следовательно, будучи усилием неопределенно [долго] сохраняться в существовании, conatus не охватывает никакого определенного времени: сущность не станет ни более, ни менее совершенной в зависимости от того, преуспеет ли модус в том, чтобы сохраняться больше или меньше времени в существовании.^[431] Ничего не утрачивается, когда модус еще не существует, сущность ничего не лишается, когда он перестает существовать.

Возьмем, напротив, то зло, какое мы делаем, когда уничтожаем тело подобное нашему. Когда мы рассматриваем действие удара (например, поднять руку, сжать кулак, опустить руку сверху вниз), то видим, что оно что-то выражает в сущности, если только человеческое тело может делать такое, сохраняя характеризующую его связность. Но в этом смысле, такое действие «составляет добродетель, постигаемую из устройства человеческого тела».^[432] Теперь, если это действие агрессивно, если оно угрожает связности, определяющей другое тело, или уничтожает его, то оно манифестирует встречу между двумя телами, чьи связности в данном аспекте несовместимы, но никак не выражает сущность. Мы скажем, что намерение само по себе было злобным. Но злобность намерения состоит лишь в том, что я соединил образ этого действия с образом тела, чья связность уничтожается посредством такого действия.^[433] «Зло» имеет место лишь в той мере, в какой это действие принимает в качестве объекта что-то или кого-то, чья связность не комбинируется со связностью, от коей действие зависит. Речь всегда идет о случае аналогичном случаю с ядом.