Спиноза и проблема выражения

Но этическое различие выражается, прежде всего, на таком более простом – подготовительном или предварительном – уровне. До того, как достичь формального обладания своей способностью, свободный и сильный человек опознается по его радостным страстям, по его аффективным состояниям, увеличивающим эту способность действовать; раб или слабый опознаются по его печальным страстям, по аффективным состояниям, основанным на грусти, уменьшающей способность действовать. Следовательно, все происходит так, как если бы мы должны были различить два момента разума или свободы: увеличивать способность действовать, стараясь испытывать максимум радостных пассивных аффективных состояний; а также, переходить на финальную стадию, где способность действовать настолько увеличивается, что становится способной производить активные аффективные состояния сами по себе. Верно, что сцепка этих двух тактов остается все еще удивительной. По крайней мере, наличие первого такта не вызывает сомнений. Человек, становящийся разумным, сильным и свободным, начинает с того, что делает все, что в его власти, дабы испытывать радостные страсти. Значит, именно он старается вырываться из встреч наугад и из сцеплений грустных страстей, старается организовывать хорошие встречи, компоновать свою связность с теми связностями, какие прямо комбинируются с его связностью, объединяться с тем, что согласуется с ним по природе, формировать разумную ассоциацию между людьми; и все это так, некий способ быть затронутым [être affecté] радостью. Описание разумного и свободного человека в книге IV Этики отождествляет усилие разума с таким искусством организовывать встречи или формировать тотальность под компонующимися связностями.^[462]

У Спинозы разум, сила или свобода неотделимы от становления, формации и культуры. Никто не рождается свободным, никто не рождается разумным.^[463] И никто не может проделать за нас медленный опыт того, что согласуется с нашей природой, медленное усилие, направленное на раскрытие наших радостей. Детство, как часто говорит Спиноза, – это состояние бессилия и рабства, безумное состояние, когда мы в высшей степени зависим от внешних причин и когда мы с необходимостью испытываем больше грусти, чем радости; мы никогда не будем столь отделены от нашей способностью действовать. Первый человек, Адам, – это детство человечества. Вот почему Спиноза всеми силами противится христианской, а затем рационалистической традиции, коя представляет нам Адама – до грехопадения – как разумного, свободного и совершенного. Напротив, следовало бы вообразить Адама ребенком: грустным, слабым, порабощенным, невежественным, предоставленным встречам наугад. «И потому следует признать, что надлежащее пользование разумом не было во власти первого человека, но что он, как и мы, был подвержен аффектам».^[464]То есть: как раз не грех объясняет слабость, а именно наша изначальная слабость объясняет миф греха. Спиноза предъявляет три тезиса, касающиеся Адама, кои формируют систематическое целое: 1) Бог ничего не запрещал Адаму, а только открыл ему, что плод – это яд, который уничтожит его тело, если тот вступит с ним в контакт. 2) Поскольку его рассудок слаб подобно рассудку ребенка, Адам воспринял такое открытие как запрет; он нарушает его как ребенок, не понимая естественную необходимость отношения между действием и последствием, веря, что законы природы являются моральными законами, каковые можно нарушить. 3) Как вообразить свободного и разумного

Адама, когда первый человек с необходимостью затронут [affecté] пассивными чувствами, и у него нет времени предпринять такое долгое формирование, предполагаемое разумом не меньше, чем свободой?^[465]