Спиноза и проблема выражения

«Никакое божество и никто, кроме ненавидящего меня, не может находить удовольствия в моем бессилии и моих несчастьях и ставить нам в достоинство слезы, рыдания, страх и прочее в этом роде, свидетельствующее о душевном бессилии. Наоборот, чем большему удовольствию мы подвергаемся, тем к большему совершенству мы переходим, т. е. тем более мы становимся необходимым образом причастными божественной природе». «Кто обладает правильным знанием того, что все вытекает из необходимости божественной природы и совершается по вечным законам и правилам природы, тот, конечно, не найдет ничего, что было бы достойно ненависти, осмеяния или презрения, и не будет никому сострадать; но, насколько дозволяет человеческая добродетель, будет стремиться, как говорят, поступать хорошо и получать удовольствие». «Люди суеверные, умеющие больше порицать пороки, чем учить добродетелям, и старающиеся не руководить людей разумом, но сдерживать их страхом таким образом, чтобы они скорее избегали зла, чем любили добродетель, стремятся лишь к тому, чтобы и другие были так же жалки, как они сами. Поэтому неудивительно, что они большей частью бывают тягостны и ненавистны людям». «Точно так же и те, которые были дурно приняты своей любовницей, думают только о непостоянстве женщин, их лживой душе и других прославленных их пороках; но все это они тотчас же предают забвению, как только снова будут приняты ею. Поэтому-то тот, кто старается умерять свои аффекты и влечения из одной только любви к свободе, должен, насколько возможно, стараться познавать добродетели и их причины и наполнять свой дух радостью, возникающей из истинного их познания, всего же менее обращать внимание на людские пороки, унижать людей и забавляться ложным призраком свободы». «Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни».^[486]

Через схолии книги IV, мы видим, как Спиноза формирует собственно этическую концепцию человека, основанную на радости и радостных страстях. Он противопоставляет ее суеверной или сатирической концепции, основывающейся только на грустных страстях: «вместо этики они по большей части писали сатиру»^[487] Куда глубже Спиноза разоблачает угнетающие силы [puissances], кои могут царить, лишь внушая человеку грустные страсти, чем эти силы и пользуются («те, которые умеют только бранить людей…»).^[488] Несомненно, некоторые грустные страсти сами обладают общественной пользой: среди них страх, надежда, скромность и даже раскаяние. Но в той мере, в какой мы не живем под руководством разума.^[489] Остается то, что каждая страсть плоха сама по себе постольку, поскольку включает в себя грусть: даже надежда, даже безопасность.^[490] Город тем лучше, чем больше он опирается на радостные аффективные состояния; любовь к свободе должна сметать надежду, страх и безопасность.^[491]Только заповеди разума, только требования pietas и religio – вот что сцепляет максимум пассивных радостей с максимумом активных радостей. Ибо только радость является пассивным аффективным состоянием, увеличивающим нашу способность действовать; и только радость может быть активным аффективным состоянием. Раба можно опознать по его грустным страстям, а свободного – по его радостям, пассивным и активным. Смысл радости проявляется как собственно этический смысл; он – на практике – является тем, чем само утверждение является в спекуляции. Натурализм Спинозы определяется спекулятивным утверждением в теории субстанции и практической радостью в концепции модусов. Будучи философией чистого утверждения, Этика – это также и философией радости, соответствующей такому утверждению.

Глава XVII: Общие понятия

Спинозизм – вовсе не та философия, которая устанавливает себя в Боге или ищет в идее Бога свою естественную точку отсчета. Напротив: условия, при которых мы имеем идеи, обрекают нас, по-видимому, на обладание только неадекватными идеями; условия, при которых мы подвержены аффектам [sommes affectés], обрекают нас, по-видимому, на то, чтобы мы испытывали только пассивные аффективные состояния. Аффективные состояния, естественно заполняющие нашу потенцию испытывать аффекты, суть страсти, сводящие ее к минимуму, отделяющие нас от нашей сущности или от нашей способности действовать.