Спиноза и проблема выражения

Роды познания также являются и способами жизни, модусами существования. Первый род (воображение) конституируется всеми неадекватными идеями, пассивными аффективными состояниями и их сцеплением.^[529] Этот первый род соответствует, прежде всего, природному состоянию: я воспринимаю объекты благодаря встречам наугад, согласно эффекту, какой они вызывают во мне. Такой эффект является только изменчивым «знаком», «индикацией». Такое познание обретается благодаря неясному опыту; а неясное, согласно этимологии, отсылает к рискованному характеру встреч.^[530] Здесь мы познаем в Природе только ее «общий порядок», то есть эффект от встреч между частями согласно чисто внешней детерминации.

Но и гражданское состояние здесь также принадлежит первому роду познания. В природном состоянии воображение формирует универсальные абстрактные идеи, кои удерживают из объекта ту или иную чувственную характеристику. Такая характеристика обозначается именем, каковое будет служить в качестве знака либо по отношению к объектам, похожим на первый, либо по отношению к объектам, которые привычно связываются с первым.^[531] Но с языком и гражданским состоянием развивается второй вид знаков: не столько индикативных, сколько императивных. Знаки, по-видимому, говорят нам, что надо делать, дабы получить такой-то результат, дабы реализовать такую-то цель: это познание через слухи. Итак, в замечательном примере Спинозы знак представляет операцию, которую мы «должны» проделать над тремя числами, чтобы найти четвертое. Будь то законы природы или технические правила, неизбежно, что любой закон появляется в моральной форме именно в той мере, в какой мы не обладаем адекватным знанием; закон кажется нам моральным, или морального типа, каждый раз, когда мы заставляем его эффект зависеть от императивного знака (а не от конститутивных отношений вещей).

Что формирует единство первого рода познания – так это знаки. Они определяют состояние мышления, остающегося неадекватным, заключенным в себе, не развернутым. К этому первому роду следовало бы присоединить даже религиозное состояние, то есть состояние человека по отношению к Богу, дающему ему откровение. Такое состояние отличается от естественного состояния не меньше, чем от самого гражданского состояния: «ведь никто от природы не знает, что он обязан каким-либо повиновением богу, и даже посредством какого-либо рассуждения не может прийти к этому, но каждый может узнать это только через откровение, подтвержденное знамениями».^[532]Такое религиозное состояние, тем не менее, принадлежит первому роду познания: именно потому, что оно является частью неадекватного знания, потому, что оно основывается на знаках и манифестируется в форме законов, кои командуют и приказывают. Само Откровение объясняется неадекватным характером нашего познания и касается только некоторых свойств Бога. Знаки откровения конституируют третий вид знаков и определяют религию пророков, религию первого рода или воображения.

Второй род познания в Этике соответствует разумному состоянию: это знание об общих понятиях и посредством общих понятий. Именно тут, в Этике, проявляется подлинный разрыв между родами познания: «Познание второго и третьего рода, но не первого, учит нас отличать истинное от ложного».^[533] С общими понятиями мы входим в области выражения: эти понятия суть наши первые адекватные идеи, они отрывают нас от мира неадекватных знаков. И потому, что любое общее понятие ведет нас к идее Бога, чью сущность оно выражает, второй род познания подразумевает здесь также и второй род религии. Такая религия – уже религия не воображения, а ума; выражение Природы замещает знаки, любовь замещает повиновение; это уже не религия пророков, но, в той или иной степени, религия Соломона, религия Апостолов, подлинная религия Христа, основанная на общих понятиях.^[534]