И обратное имеет место, когда мы делаем интенсивную часть самым важным элементом самих себя. Умирая, мы утрачиваем немногое: мы утрачиваем обитавшие в нас страсти, ибо последние развертывались экстенсивными частями; в какой-то мере мы утрачиваем также общие понятия и активные аффективные состояния второго рода, которые, на самом деле, обладают автономной ценностью лишь постольку, поскольку прилагаются к существованию; наконец, активные аффективные состояния третьего рода не могут более налагаться на экстенсивные части, ибо они нам уже не принадлежат. Но наша потенция испытывать аффекты обитает [в нас] вечно, сопровождая нашу сущность и идею нашей сущности; итак, эта потенция необходимо и абсолютно заполняется аффективными состояниями третьего рода. В ходе нашего существования мы сделали нашу интенсивную часть, соответственно, более важной частью нас самих; после нашей смерти, активные аффективные состояния, развертываемые такой частью, абсолютно заполняют нашу потенцию испытывать аффекты; то, что остается от нас самих, осуществляется абсолютно. Наша сущность так, как она пребывает в Боге, и идея нашей сущности так, как она постигается Богом, оказываются полностью подверженными аффектам.
Нет такой вещи, как моральное чувство Бога-заступника, – нет ни наказания, ни вознаграждения, но есть естественные последствия нашего существования. Верно, что в ходе нашего существования наша потенция испытывать аффекты оказывается всегда и необходимо заполненной: но либо пассивными аффективными состояниями, либо активными аффективными состояниями. Ибо, если наша потенция, поскольку мы существуем, целиком заполняется пассивными аффективными состояниями, то она останется пустой, а наша сущность абстрактной, как только мы прекращаем существовать. Она будет абсолютно осуществлена благодаря аффективным состояниям третьего рода, если мы, соответственно, заполнили ее максимумом активных аффективных состояний. Отсюда важность такого «опыта» существования: существуя, мы должны отбирать радостные страсти, ибо только они ведут нас к вытекающим из них общим понятиям и к активным радостям; и мы должны пользоваться общими понятиями как неким принципом, ведущим нас теперь к идеям и к радостям третьего рода. Тогда, после смерти наша сущность будет обладать всеми аффективными состояниями, на какие она способна; и все эти аффективные состояния будут третьего рода. Таков трудный путь спасения. Большая часть людей большую часть времени остается фиксированной на грустных страстях, отделяющих их от их сущности и низводящих ее до состояния абстракции. Путь спасения – это тот же путь выражения: стать выразительным, то есть стать активным – выражать сущность Бога, самому быть некой идеей, благодаря которой сущность Бога развертывает себя, обладать аффективными состояниями, которые развертываются нашей собственной сущностью и выражают сущность Бога.
Заключение: Теория выражения у Лейбница и Спинозы (экспрессионизм в философии)
Сила философии измеряется понятиями, какие она создает или чей смысл она обновляет, – понятиями, навязывающими новое разбиение вещей и действий. Случается, что эти понятия навеяны временем, заряжаются коллективным смыслом, соответствующим требованиям эпохи, и обнаруживаются, создаются или воссоздаются несколькими авторами одновременно. То же годится для Спинозы, Лейбница и понятия выражения. Данное понятие принимает на себя силу антикартезианской реакции, движущей этими двумя авторами, двумя крайне разными точками зрения. Оно подразумевает переоткрытие Природы и ее могущества, воссоздание логики и онтологии: новый «материализм» и новый «формализм». Понятие выражения применяется к Бытию, определяемому как Бог, если только Бог выражает себя в мире. Оно применяется к детерминированным идеям как к истинным, если только истинные идеи выражают Бога и мир. Оно применяется, наконец, к определенным индивидам, определяемым как выделенные [singulières] сущности, если только выделенные сущности выражают себя в идеях. Так что три фундаментальных детерминации –