Спиноза и проблема выражения

Нужно выйти за пределы бесконечно совершенного как свойства к абсолютно бесконечному как природе. И десять первых теорем Этики показывают, что Бог необходимо существует, но потому, что абсолютно бесконечное является возможным или непротиворечивым: таков спинозистский ход, в котором – среди всех определений в начале Этики, кои номинальны, – доказавыется, что определение 6 реально. Итак, сама эта реальность конституируется сосуществованием всех бесконечных форм, которые вводят свое различие в абсолют, не вводя числа. Такие конститутивные формы природы Бога, обладающие бесконечно совершенным лишь как свойством, являются выражением абсолюта. Бог представляется как бесконечно совершенный, но он конституируется этими более глубокими формами, он выражается в этих формах, в этих атрибутах. Ход Лейбниц формально похож: то же самый выход за пределы бесконечного к абсолютному. Конечно же, абсолютное Бытиие Лейбница не то же самое, что у Спинозы. Но, опять же, речь идет о том, чтобы доказать реальность определения и достичь природы Бога по ту сторону свойства. И еще, эта природа конституируется простыми и отчетливыми формами, в коих Бог выражается и которые выражают себя в позитивных бесконечных качествах.^[602] Также, у Спинозы, как и у Лейбница, мы усмотрели именно открытие интенсивного количества или количества способности (как более глубокого, нежели количество реальности), которое трансформирует апостериорные приемы, вводя в них выразительность.

Перейдем ко второму пункту, касающемуся познания и идеи. Что является общим для Лейбница и Спинозы, так это критика картезианского ясного-и-отчетливого, как пригодного скорее для узнавания и номинальных определений, нежели для истинного познания с помощью реальных определений. Итак, истинное познание раскрывается как вид выражения: это значит сказать, одновременно, что репрезентативное содержание идеи превосходится в сторону имманентного содержания, собственно выразительного, и что форма психологического сознания превосходится в сторону «экспликативного» логического формализма. А духовный автомат представляет тождество такой новой формы и такого нового содержания. Мы сами являемся идеями, в силу нашей выразительной потенции; «таким образом, нашей сущностью можно было бы назвать то, что обнимает собою все, что мы выражаем, и так как она выражает и наше соединение с Богом, то она не имеет границ и ничто ее не превышает».^[603]

Что касается третьего пункта, то мы должны заново продумать определенного индивида как композит души и тела. Именно гипотеза реальной каузальности является, возможно, самым простым средством интерпретировать феномен такого композита – его действий и страстей, – но она не является для этого ни самым убедительным, ни самым вразумительным средством. Мы, на самом деле, пренебрегаем богатым и глубоким миром: миром некаузальных соответствий. Более того, возможно, что реальная каузальность устанавливается и не дремлет лишь в определенных регионах такого мира некаузальных соответствий и поистине предполагает его. Реальная каузальность будет только частным случаем более общего принципа. Мы, сразу, имеем впечатление того, что душа и тело обладают некой квази-тождественностью, коя делает бесполезной реальную каузальность между ними, а также обладают некой гетерогенностью, гетерономией, делающей ее невозможной. Тождественность или квази-тождественность – это тождественность «инварианта»; гетерономия – это гетерономия двух изменчивых серий, одной телесной, другой духовной. Итак, реальная каузальность вмешивается на свой манер в каждую из серий; но отношение двух серий и их отношение к инварианту зависят от некаузального соответствия. Если теперь мы спрашиваем, какое понятие способно дать отчет о таком соответствии, то оказывается, что это – понятие выражения. Ибо, если верно, что понятие выражения адекватно применяется к реальной каузальности – в том смысле, что следствие выражает причину и что знание следствия выражает знание причины, – то такое понятие, тем не мение, выходит за пределы каузальности, поскольку вынуждает соответствовать и резонировать совершенно чуждые друг другу серии. Так что реальная каузальность является видом выражения, но только видом, подводимым под куда более глубокий род. Такой род сразу же наделяет различные гетерогенные серии (выражения) возможностью выражать один и тот же инвариант (выраженное), устанавливая в каждой изменчивой серии одно и то же сцепление причин и следствий. Выражение устанавливается в сердцевине индивида, в его теле и в его душе, в его страстях и его действиях, в его причинах и его следствиях. И Лейбниц под монадой, а также Спиноза под модусом не понимают ничего иного, кроме индивида как выразительного центра.