Спиноза и проблема выражения

Все это формирует некую «символическую» философию выражения, где выражение никогда не отделяется от знаков своих вариаций, как и от темных зон, куда оно погружено. Отчетливое и смутное варьируются в каждом выражении (меж-выражение означает, в частности, что то, что одна монада выражает смутно, другая выражает отчетливо). Такая символическая философия с необходимостью является философией двусмысленных выражений. И прежде, чем противопоставлять Лейбница и Спинозу, напоминая о важности лейбницевских тем возможного и конечной цели, нам кажется необходимым выявить конкретный пункт, касающийся того способа, каким Лейбниц интерпретирует и вдит феномен выражения, ибо из него вытекают все другие темы и понятия. Все происходит так, как если бы Лейбниц, чтобы, одновременно, спасти богатство понятия выражения и предотвратить посягающую на него пантеистическую «угрозу», нашел новую формулу, согласно которой творение и эманация являются двумя реальными видами выражения или соответствовуют двум измерениям выражения: творение, в изначальной конституции выразительных аналогичных единств («сочетания единицы и нуля»); эманация, в отклоняющейся серии, коя развивает выражаемые множества в каждом типе единства (свертывания и развития, «транспроизводства», «метасхематизмы»).^[610]

Итак, Спиноза дает выражению совершенно иную живую интерпретацию. Ибо, для Спинозы, существенным является разделение области знаков, всегда двусмысленных, и области выражений, чье абсолютное правило должно быть однозначным. В этом смысле мы увидели, как три типа знаков (индикативные знаки естественного восприятия, императивные знаки морального закона и [знаки] религиозного откровения) радикально отвергаются как неадекватные; и с ними как раз рушится весь язык аналогии – как язык, сообщающий Богу ум и желание, как язык, сообщающий вещам некую цель. И нами одним махом может быть достигнута и сформирована абсолютно адекватная идея в той мере, в какой она получает свои условия строгого режима однозначности: адекватная идея – это выразительная идея, то есть отчетливая идея постольку, поскольку она освобождается от того темного и смутного фона, от которого, по Лейбницу, она неотделима. (Мы пытались показать, как Спиноза конкретно осуществляет такой отбор в процедуре формирования общих понятий, где идея перестает быть знаком, дабы стать однозначным выражением.) Каковы бы ни были вводимые в отношении выражения термины, мы не скажем, будто один отчетливо выражает то, что другой выражает смутно. Главным образом, это не тот способ, каким мы распределяем активное и пассивное, действие и страсть, причину и следствие; ибо, вопреки традиционному принципу, действия идут в паре с действиями, страсти в паре со страстями. Если предустановленная гармония Лейбница и параллелизм Спиноза – вместе – порывают с гипотезой реальной каузальности между душой и телом, то их фундаментальное различие от этого не меньше: распределение действий и страстей у Лейбница покоится на том, что оно согласуется с традиционной гипотезой (тело страдает, когда душа действует, и наоборот) – тогда как Спиноза практически переворачивает все распределение, утверждая паритет между страстями души и страстями тела, действиями тела и действиями души. Ибо, по Спинозе, отношение выражения располагается только между равными [терминами]. Вот подлинный смысл параллелизма: нет никакого превосходства, или эминенции, одной серии над другой. Конечно, причина – внутри своей серии – остается более совершенной, чем следствие, знание о причине – внутри своей серии – остается более совершенным, чем знание о следствии; но совершенство далеко от того, чтобы подразумевать некую «аналогию», некую «символизацию», согласно коим более совершенное существовало бы над иным, уже менее совершенным, качественным модусом, оно подразумевает только количественный имманентный процесс, согласно которому менее совершенное существует в более совершенном, то есть в той же самой однозначной форме и под той же самой однозначной формой, которая конституирует сущность более совершенного. (Также, именно в этом смысле, как мы увидели, следует противопоставить теорию качественной индивидуации у Лейбница и теорию количественной индивидуации у Спинозы, не претендуя, конечно, на вывод, будто модус обладает меньшей автономией, нежели монада.)