Спиноза и проблема выражения

У Спинозы, как и у Лейбница, отношение выражения касается, по-существу, Единого и Многого. Но в Этике мы напрасно искали бы знак, благодаря которому Многое – поскольку несовершенно – подразумевает определенную смутность в отношении отчетливости выражающегося в нем Единого. Больше или меньше совершенства, согласно Спинозе, никогда не подразумевает изменения формы. Так, множество атрибутов строго равно единству субстанции: благодаря такому строгму равенству мы должны понять, что атрибуты формально являются тем, чем субстанция является онтологически. От имени этого равенства формы атрибутов никак не вводят числовое различие между субстанциями; напротив, их собственное формальное различие равно всему онтологическому различию между ними и одной единственной субстанцией. И если мы рассматриваем множество модусов в каждом атрибуте, то эти модусы свертывают атрибут, но без того, чтобы такое свертывание означало, будто атрибут принимает некую иную форму, нежели форма, под которой он конституирует сущность субстанции: модус свертывает и выражает атрибут под той же самой формой, под какой он свертывает и выражает божественную сущность. Вот почему спинозизм сопровождается поразительной теорией различий, которая, даже когда заимствует картезианскую терминологию, говорит на совсем другом языке: потому реальное различие – это, фактически, формальное нечисловое различие (см. атрибуты); модальное различие – это числовое интенсивное или экстенсивное различие (см. модусы); различие в мысли – это формально-объективное различие (см. идеи). В своей собственной теории Лейбниц умножает типы различия, но чтобы обеспечить все ресурсы символизации, гармонии и аналогии. У Спинозы, напротив, единственный язык – это язык однозначности: прежде всего, однозначности атрибутов (поскольку атрибуты, под одной и той же формой, – это то, что конституирует сущность субстанции, и то, что содержит модусы и сущность); затем однозначности причины (поскольку Бог – причина всех вещей в том же самом смысле, в каком и причиной самого себя); затем однозначности идеи (поскольку общее понятие – одно и то же в части и в целом). Однозначность бытия, однозначность производства, однозначность познания; общая форма, общая причина, общее понятие – таковы три фигуры Однозначного, абсолютно воссоединяющиеся в идее третьего рода. У Спинозы выражение не только не примиряется с творением и эманацией, оно, напротив, изгоняет их, оно снова отбрасывает их как неадекватные знаки или двусмысленный язык. Спиноза принимает собственно философскую «опасность», подразумеваемую в понятии выражения: имманентность, пантеизм. Более того, он делает ставку на такую опасность. У Спинозы вся теория выражения пребывает на службе у однозначности; и весь ее смысл в том, чтобы вырывать однозначное Бытие из его состоянии равнодушия или нейтралитета, дабы сделать его объектом чистого утверждения, эффективно реализуемого в выразительных пантеизме или имманентности. Вот где, как нам кажется, подлинное противостояние Спинозы и Лейбница: теория однозначных выражений одного противопоставляется теории двусмысленных выражений другого. Все другие оппозиции (необходимость и конечная цель, необходимое и возможное) вытекают из него и являются абстракцией по отношению к последнему. Ибо философские разногласия, действительно, обладают собственным конкретным происхождением, определенным способом оценки феномена: здесь, феномена выражения.