Спиноза и проблема выражения

В чем конкретно они упрекают Декарта, так это в том, что он создает философию слишком «быстро» или слишком «легко». Во всех областях Декарт движется столь быстро, что упускает достаточное основание, сущность или подлинную природу: везде он останавливается на относительном. Прежде всего, что касается Бога: онтологическое доказательство Декарта покоится на бесконечно совершенном и торопится сделать вывод; но бесконечно совершенное является «свойством», вовсе недостаточным, чтобы показать, какова «природа» Бога и как эта природа возможна. Сходным образом, апостериорные доказательства Декарта покоятся на рассмотрении данных количеств реальности и не возвышаются до динамического принципа, от которого те зависят. Затем, что касается идеи: Декарт раскрывает критерии ясного и отчетливого; но «ясное-и-отчетливое» – это все еще свойство, внешняя детерминация идеи, не осведомляющая нас ни о природе и возможности вещи в идее, ни о мысли как таковой. Декарт останавливается на репрезентативном содержании идеи и на форме мыслящего ее психологического сознания: так, он упускает подлинное имманентное содержание идеи, как ее истинную логическую форму, и единство содержания и формы (духовный автомат). Он говорит, будто истина присутствует в ясной и отчетливой идее, но что присуствиует в истинной идее? Нетрудно заметить до какой степени уже это второе критическое течение воссоединяется с первым: ибо, если мы останавливаемся на ясном-и-отчетливом, то можем измерять идеи между собой и сравнивать их с вещами, только рассмотривая их количества реальности. Располагая только внешней характеристикой идеи, мы лишь достигаем в Бытии характеристик самих по себе внешних. Более того, различие – как норма идеи – предполагает состояние различий между вещами, представленными в идее: именно в отношении своего критерия ясного и отчетливого Декарт – из всей сокровищницы схоластических различий – удерживает только реальное различие, согласно Декарту с необходимостью числовое, различие в основании, согласно Декарту с необходимостью абстрактное, и модальное различие, согласно Декарту с необходимостью акцидентальное. Наконец, что касается индивидов и действий: Декарт интерпретирует человеческого индивида как реальный композит души и тела, то есть композит двух гетерогенных терминов, кои, предположительно, реально действуют друг на друга. Не неизбежно ли тогда, что, согласно Декарту, многие вещи «непостижимы»? Не только сам такой композит, но и процесс его куазальности, а также его бесконечность и свобода? Именно одним и том же движением мы сводим Бытие к банальности бесконечно совершенного, вещи к банальности количества реальности, а идеи к банальности реальной куазальности – и переоткрываем всю толщу мира, но, тогда, в непостижимой форме.

Итак, каковы бы ни были разногласия между Лейбницем и Спинозой, а именно, разногласия в интерпретации выражения, факт в том, что оба они пользуются этим понятием, дабы превзойти, на всех предыдущих уровнях, то, что они расценивают как недостаточность или легкость картезианства, дабы восстановить требование достаточного основания, действующего в абсолютном. Не то, чтобы они возвращаются по эту сторону Декарта. Они признают достижения картезианства, кои не подлежат обсуждению: а именно, будь то свойства бесконечно совершенного, количества реальности, ясного и отчетливого, механизма и так далее. Спиноза и Лейбниц – пост-картезианцы в том смысле, в каком Фихте, Шеллинг и Гегель – пост-кантианцы. Речь для них идет о том, чтобы достичь основания, из которого вытекают все эти выше перечисленные свойства, вновь обнаружить абсолют, который был бы соразмерен картезианскому «релятивизму». Как же они достигают этого, и почему понятие выражения лучше подходит для [решения] такой задачи?