Псевдо-противоречия параллелизма исчезают, если мы различаем два крайне разных аргумента: аргумент способностей и их равенства, аргумент атрибутов и их равенства. Эпистемологический параллелизм вытекает из равенства способностей. Онтологический параллелизм вытекает из равенства атрибутов (по отношению к способности существовать). Однако остается еще трудность. Схолия II 7 переходит от эпистемологического параллелизма к онтологическому параллелизму. Такой переход осуществляется благодаря простому обобщению: «То же самое относится и к другим атрибутам». Но как отдать отчет о таком проходе? Из того, что объект (в каком-либо атрибуте) и идея (в атрибуте мышления) – это одна и та же вещь (индивид), Спиноза делает вывод, что объекты во всех атрибутах – это одна и та же вещь (модификация). Итак, кажется, будто аргументация ведет нас не к единству модификации, а, напротив, к некой бесконечной и нередуцируемой множественности пар «идея-объект».
Трудность разрешается, только если мы рассмотрим сложный статус идеи Бога. С точки зрения своей объективной необходимости идея Бога является абсолютным принципом и обладает не меньшим единством, чем абсолютно бесконечная субстанция. С точки зрения своей формальной возможности, она – только модус, который находит свой принцип в атрибуте мышления. Вот так идея Бога способна сообщать модусам нечто от субстанциального единства. Действительно, в идеях, вытекающих из самой идеи Бога, то есть в модусах мышления, составляющих часть бесконечного разума, будет присутствовать собственно модальное единство. Следовательно, именно одна и та же модификация будет выражаться бесконечными способами в бесконечном разуме Бога.
Но почему надо было проходить через эпистемологический параллелизм? Почему не вывести непосредственно единство субстанциальной модификации из единства субстанции? Дело в том, что Бог производит [вещи] в формально или реально различных атрибутах; конечно же, атрибуты выражаются, но каждый выражается по-своему как окончательная и неустранимая форма. Несомненно, все заставляет нас думать, будто производство выгадает от единства, исходящего от самой субстанции. Ибо, если каждый атрибут выражается по-своему, то Бог, тем не менее, производит во всех атрибутах сразу. Следовательно, все позволяет предвидеть, что в разных атрибутах будут иметь место модусы, выражающие одну и ту же модификацию. Однако, у нас нет в этом абсолютной уверенности. В пределе мы могли бы постичь столько миров, сколько есть атрибутов. Природа будет единой в своей субстанции, но множественной в своих модификациях, то, что производится в одном атрибуте, остается абсолютно отличным от того, что производится в другом. Именно потому, что модусы обладают собственной консистенцией, спецификой, мы вынуждены искать особое основание единства, на которое они способны. Кант упрекал спинозизм за то, что тот не отыскал специфический принцип для единства разнообразного в модусе.[215] (Он думал о единстве модусов в одном и том же атрибуте, но та же проблема ставится для единства модификации по отношению к модусам разных атрибутов.) Но такое возражение не кажется законным. Спиноза вполне осознавал особую проблему единства модусов и необходимость апелляции к изначальным принципам, дабы отдать отчет о переходе от субстанциального единства к модальному единству.
Именно идея Бога дает нам такой принцип, в силу своего двойного аспекта. Мы переходим от единства субстанции, конституируемой всеми атрибутами, кои выражают ее сущность, к единству модификации, постигаемой в бесконечном разуме, но конституируемой модусами, кои выражают ее в каждом атрибуте. На вопрос: почему не существует столько же миров, сколько и атрибутов Бога? Спиноза отвечает, просто отсылая читателя к схолии II, 7.[216] Итак, именно этот текст подразумевает довод, возникающий благодаря бесконечному разуму (отсюда важность намека на «некоторых евреев»): у разума Бога не меньше единства, чем у божественной субстанции, а значит у постигаемых им вещей не меньше единства, чем у самого Бога.
Глава VIII: Выражение и идея