В неадекватной идее мы должны различать два аспекта: она «свертывает утрату» знания ее причины, а также она является следствием-эффектом, который «свертывает» такую причину. В первом своем аспекте неадекватная идея ложна; но во втором она содержит нечто позитивное,
а значит нечто истинное.[272] Например, мы воображаем, что солнце удаленно от нас на две сотни шагов. Эта идея аффективного состояния не может выразить свою собственную причину: она не объясняет природу или сущность солнца. Тем не менее, она заключает в себе эту сущность «постольку, поскольку тело испытывает аффекты». Напрасны старания узнать истинное расстояние до солнца, оно будет продолжать воздействовать на нас при таких условиях, что мы всегда видим его за двести шагов: как говорит Спиноза, упразднена будет ошибка, но не воображение. Таким образом, есть что-то позитивное в неадекватной идее, нечто вроде индикации, которую мы можем ухватить ясно. Это даже похоже на то, что мы можем обладать какой-то идеей причины: ясно ухватив условия, при которых мы видим солнце, мы ясно заключаем, что оно является объектом, достаточно удаленным, чтобы казаться маленьким, а не маленьким объектом, который был бы увиден вблизи.[273] Если мы не принимаем в расчет такую позитивность, то некоторые тезисы Спинозы становятся непонятными: прежде всего, что мы можем естественно обладать истинной идеей, согласующейся с тем, чего требует метод перед своим выполнением. Но, главным образом, поскольку ложь не имеет формы, мы не можем понять, как неадекватная идея сама дает повод [для возникновения] идеи идеи, то есть имеет форму, отсылающую к нашей способности мыслить.[274] Способность [faculté] воображать определяется условиями, при которых мы естественно обладаем идеями, то есть неадекватными идеями; тем не менее, она – благодаря одному из своих аспектов – является некой добродетелью; она свертывает нашу способность мыслить, хотя и не развертывается ею; образ свертывает свою собственную причину, хотя и не выражает ее.[275]Конечно, чтобы обладать адекватной идеей, мало ухватить то, что имеется позитивного в идее аффективного состояния. Это, однако, первый шаг. Ибо, начиная с такой позитивности, мы можем формировать идею того, что является общим
в вызывающем аффекты теле и в испытывающем аффекты теле, во внешнем теле и в нашем. Итак, мы увидим, что такое «общее понятие [notion]» само является по необходимости адекватным: оно пребывает в идее нашего тела, также как оно пребывает в идее внешние тела; оно, следовательно, пребывает в нас, также как оно пребывает в Боге; оно выражает Бога и развертывается нашей способностью мыслить. Но из такого общего понятия [notion] в свою очередь вытекает идея аффективного состояния, сама по себе адекватная: общее понятие [notion] необходимо является причиной адекватной идеи аффективного состояния только благодаря «основанию», отличаясь от той идеи аффективного состояния, с которой мы начинали. Следовательно, этот сложный механизм будет состоять не в упразднении неадекватной идеи, коей мы обладаем, а в использовании того, что в ней есть позитивного, дабы сформировать наиболее возможное число адекватных идей и сделать так, чтобы существующие неадекватные идеи заняли, наконец, лишь самую малую часть нас самих. Короче, мы сами должны достичь таких условий, при которых мы могли бы производить адекватные идеи.
Наша цель не в том, чтобы еще раз проанализировать тот механизм, благодаря которому мы доходим до адекватных идей. Наша проблема состоит лишь в следующем: Что такое адекватная идея? И противоположная ей проблема: Что такое неадекватная идея? Адекватная идея – это идея, выражающая свою собственную причину и развертывающаяся благодаря нашей собственной способности. Неадекватная идея – это невыразительная и не развертываемая идея: впечатление, еще не являющееся выражением, индикация, еще не являющаяся развертыванием. Так высвобождается интенция, главенствующая во всем спинозистском учении об истине: речь идет о том, чтобы заменить картезианскую концепцию ясного и отчетливого на концепцию адекватного.
И, несомненно, в этом отношении, Спиноза использует варьирующуюся терминологию: то он использует слово «адекватное», дабы избавиться от недостатков ясного и отчетливого, подчеркивая тем самым необходимость преодоления картезианских критериев; то он для своих нужд использует слова «ясное и отчетливое», но прилагает их только к идеям, вытекающим из самой по себе адекватной идеи; то, наконец, он ими пользуется, чтобы обозначить такую адекватную идею, но – на более сильном основании – придает им тогда имплицитное значение, полностью отличное от значения Декарта.[276]