Спиноза и проблема выражения

Во всем этом [термин] «отличаться» грубо противопоставляется [словосочетанию] «быть содержимым». Будучи только содержимым в атрибуте, сущности модусов не отличаются от него. Отличие, таким образом, берется в смысле внешнего отличия. Аргументация такова. Сущности модусов содержатся в атрибуте; поскольку модус не существует, ни между его сущностью и атрибутом, ни между его сущностью и другими сущностями не возможно никакое внешнее отличие; таким образом, никакая идея не может представлять или воспринимать сущность модусов как внешние части атрибута или как части, внешние друг другу. Этот тезис может показаться странным, ибо он, наоборот, предполагает, что внешнее отличие не пренебрегает существующими модусами и даже требуемо ими. Мы оставим на потом анализ этой пункта. Отметим только, что существующий модус обладает длительностью; и пока он длится, он перестает быть просто содержимым в его атрибуте, как и его идея перестает быть просто постигаемой в идее Бога.^[336] Именно благодаря длительности (а также – в случае модусов протяженности – благодаря фигуре и месту) существующие модусы обладают собственно внешней индивидуацией.

Поскольку стена белая, никакая фигура не отличается ни от нее, ни в ней. То есть: в этом состоянии, качество не вызывается [nest pas affectée] чем-то, что внешне отличалось бы от него. Но остается вопрос знания того, не существует ли иного типа модальное отличие как внутренний принцип индивидуации. Более того, все позволяет думать, что индивидуации благодаря существованию модуса недостаточно. Мы можем различать существующие вещи лишь в той мере, в какой их сущности предполагаются отличными; а также, любое внешнее отличие, по-видимому, предполагает предварительное внутреннее отличие. Таким образом, вероятно, что сущность модуса является единичной в себе, даже когда соответствующий модус не существует. Но как? Вернемся к Дунсу Скоту: белизна, говорит он, имеет переменные интенсивности; последние не добавляются к белизне как одна вещь в другой, как фигура добавляется к стене, на которой мы ее чертим; степени интенсивности являются внутренними детерминациями, внутренними модусами белизны, коя однозначно остается одной и той же, под какой бы модальностью мы ее ни рассматривали.^[337]

Кажется, то же имеет место и у Спинозы: сущности модусов являются внутренними модусами, или интенсивными количествами. Атрибут-качество однозначно остается тем, что он есть, содержащим все степени, которые воздействуют на него [l’affectent], не модифицируя его формальное основание; следовательно, сущности модусов отличаются от атрибута как интенсивности его качества и различаются между собой как разные степени интенсивности. Мы можем думать, что, явно не развивая такую теорию, Спиноза ориентируется на идею различия или идею единичности [singularité], свойственные сущностям модусов как таковым. Различие сущих (сущностей модусов) является, одновременно, внутренним и чисто количественным; ибо количество, о коем здесь идет речь, – это интенсивное количество. Только количественное различие сущих примиряется с качественным тождеством абсолюта. Но такое количественное различие не есть некое явление, это внутреннее различие, различие интенсивности. Так что каждое конечное сущее должно, так сказать, выражать абсолют, следуя интенсивному количеству, конституирующему его сущность, то есть, следуя своей степени способности.^[338] Индивидуация у Спинозы не является ни качественной, ни внешней, она – количественновнутренняя, интенсивная. В этом смысле, имеется отличие сущностей модусов, одновременно, и в отношении атрибутов, кои их содержат, и одних сущностей модусов по отношению к другим сущностям модусов. Сущности модусов не различаются внешним образом, будучи содержимым в атрибуте; тем не менее, они обладают неким типом различия или единичности [singularité], каковые им свойственны, в атрибуте, который их содержит.