Ярослав Михайлович, вернувшийся с дымящейся кружкой в руках, глядел на неё с жалостью. И даже в серой глубине глаз его младшего брата не осталось места для осуждения и насмешек. В груди графини зашевелилась злость. К чему вся эта неуместная преждевременная панихида? О таком Мария и помыслить не могла, а значит, и другие не должны были предполагать худшее, пока ничего не известно наверняка.
– Выпейте, Мария Фёдоровна. Полегчает. – Ярослав Михайлович настаивал до тех пор, пока графиня не сделала глотка.
Горьковатый настой разлился по горлу горячей волной. Заледеневшие подушечки пальцев начало покалывать, однако спокойствия, на которое все рассчитывали, это не принесло.
– Объясните, наконец, что происходит.
– Боюсь, мы растеряны не меньше вашего. – Подоткнув одеяло по краям, Влас Михайлович провёл ладонью по своим спутанным кудрям. Выглядел он немногим лучше племянника. Измученный, с ломаной линией на лбу, которая и не думала разглаживаться с той самой секунды, когда мальчику поплохело.
Все трое отправились на прогулку. Ничего не предвещало беды. Илья бодро носился по округе вместе со щенками гончих, а от предстоящего визита к озеру так и вовсе пришёл в неописуемый восторг. Полюбовавшись на зеркальную поверхность, только-только начавшую покрываться тонкой коркой льда, они решили пройтись вдоль берега и вернуться домой, как вдруг Илья стал жаловаться на головную боль. Сильный жар настиг его уже в усадьбе. Ребёнок резко обессилел, покрылся по́том, дыхание затруднилось. Влас Михайлович растёр его настоем боярышника, дал лекарства и отнёс в кровать. Будучи доктором, он по сей час так и не смог определить причины столь стремительной хвори.
– Не болел ли он до того, как вы отправились в путь? Быть может, выказывал признаки недомогания?
Мария силилась припомнить, что-то же должно быть. Но на ум ничего не приходило. Илья никогда не обращался ни к ней, ни к нянюшке с подобным.
Каждый погрузился в себя. Графиня видела, как отчаянно князь копался в памяти, пытаясь отыскать в ней схожие случаи, и чувствовала, что тоже обязана сделать хоть что-нибудь.
По первому этажу давно разнёсся голос кукушки, звавшей всех на полдник. Сегодня подавали творог со сливками и нежнейшую шарлотку, коронное блюдо местных кудесниц, но никому сейчас кусок в горло не полезет. Ярослав Михайлович беспокойно рассекал по комнате туда-сюда, его брат уже в четвертый раз перечитывал медицинский справочник, а графиня водила по лбу мальчика прохладной влажной тряпкой, пытаясь немного снять лихорадку.
– Прекрати, – не поднимая головы, отрезал Влас Михайлович. – Ещё минута твоего мельтешения, и нас с графиней вывернет прямо на ковёр.
Мария выдохнула с небольшим облегчением: слава богу, хоть кто-то это сказал. Нервозность старшего Ранцова была весьма заразительной. Он ничего не говорил, но все в комнате могли ощутить это угнетающее чувство. Графиня осознавала, что происходящее сейчас воспринималось мужчинами личной трагедией. Илье не становилось легче, но поддаваться страху не лучший вариант, так ребёнку не помочь.
Вероятно, на то повлияла работа или нечто другое, но Влас Михайлович, в отличие от брата, показывал безупречные навыки самообладания. Он спокойно раздавал указания прислуге, держал переживания Ярослава Михайловича в узде и, стыдно признаться, её в том числе. Его выдержка невидимыми лентами опутывала плечи Марии, стискивала их, как бы говоря: «
Вечерело.
«
Илья закопошился. Медовые кудряшки разметались по подушке. Мальчик в очередной раз выпутался из одеяла, которое сделалось для него невыносимым душным коконом из-за жара.
– Придётся потерпеть. – Она постаралась произнести это с лаской, но, очевидно, её неуверенный голос совсем не подходит для подобного. Племянник затих, однако попыток раскрыться не оставил.
Перетащив чашу с водой ближе к кровати, Мария промокнула платок и, тщательно отжав, приложила к раскалённому лбу Ильи. Сквозь дремоту он нашёптывал отрывистые фразы, но она не могла разобрать и слова. Спустя некоторое время графиня вновь занесла руку над водой и остановилась. Кто-то подменил кристальную чистоту на тинистую жижу с отблесками болотной зелени.