Спросишь опять - отвечу “да”

Врачи почти сразу сказали, что он выживет. Как только он пережил эти первые двенадцать часов, появилась надежда. Когда он пережил первые двадцать четыре часа, стало ясно, что его организм гораздо сильнее, чем кто-либо ожидал. И что теперь? Он будет жить, но в качестве кого?

В пачке документов, которая пришла спустя месяцы после произошедшего и незадолго до решения по уголовному иску, Брайан прочитал, что, когда Фрэнсиса катили на операцию в первую ночь, медсестра сказала Лене Глисон, что ему уже сделали переливание крови, и можно ли сделать ещё одно, если понадобится.

Лена не поняла вопроса, но что-то щёлкнуло в её голове. Она рассвирепела и сказала им использовать свою кровь, если понадобится; она сказала им, чтобы они выцедили для него всё до капли, пока его жизнь не окажется вне опасности.

А потом она ждала за дверью шесть, семь, восемь часов, просто чтобы увидеть его на десять минут. Она провела там следующие день и ночь, и следующие, и каждый день в течение трёх месяцев, пока Фрэнсиса не перевели в реабилитационный центр на севере штата.

Некоторые из медсестёр были раздражены её упрямством, её подозрительным отношением к каждому их движению. Но другие говорили, что именно её сила воли спасла его. Да, Фрэнсис был сильным, плюс ему повезло. Но одного лишь этого было бы недостаточно.

Пачка документов была 10 сантиметров высотой - но подробности, касающиеся Лены были тем, к чему Брайан возвращался снова и снова.

На работе он слышал, что, как только Фрэнсис достаточно окреп, она приезжала к нему на север в реабилитационную больницу, чтобы отвезти в Гиллам, к озеру.

Он всё ещё был в инвалидной коляске, поэтому Лена сажала его рядом со скамейкой в широкополой соломенной шляпе от солнца и с одеялом на коленях.

Брайан представил, как они там разговаривали. Если посмотреть сзади - они были похожи на обычную пару, наслаждавшуюся солнечным днём. Люди шли мимо во время своих утренних прогулок и останавливались, чтобы поздороваться и спросить, как у него дела. Лена улыбалась и поворачивалась в сторону Фрэнсиса, чтобы он тоже поучаствовал в разговоре, как будто его лицо не было разорвано выстрелом, как будто он был здоровым человеком, который мог бы что-то добавить к разговору о погоде.

Когда он стал достаточно здоров, чтобы ходить в церковь и уже мог самостоятельно передвигаться на короткие расстояния, она привела его на воскресную службу.

Брайан слышал, что ей больше не надо держать Фрэнсиса за руку. Он мог самостоятельно обойти всё озеро.

В последний раз Брайан видел его в зале суда. Фрэнсис был коротко острижен и носил повязку на левом глазу. Его кожа выглядела растянутой. Одна щека, казалось, переходила прямо в шею, минуя челюсть.

По глупости, Брайан думал, что всё нормализуется, как только Фрэнсис придёт в себя. Что он очнётся и объяснит всему миру, что на самом деле это отчасти и его вина.

В конце концов, именно Фрэнсис использовал своё влияние, чтобы сохранить в тайне инцидент в супермаркете. Зачем? Фрэнсис должен был арестовать Анну ещё тогда. Она бы провела месяц в больнице, и вернулась бы домой, чувствуя себя лучше.

Больше года Брайан работал регулировщиком на Манхэттенской стороне Квинсборо Бриджа, управляя автомобильным движением.

“Отлично” - всегда отвечал он, когда Питер или Джордж спрашивали, как прошёл его день.

Или: “Отлично, если не считать чёртова дождя”. Или было чертовски холодно. Или чертовски жарко.

Но он говорил это с улыбкой, по крайней мере, пытался. В любом случае почти весь мир жаловался то на дождь, то на холод, то на жару. Это был просто повод хоть что-то сказать.

После переезда в Квинс, Питер стал обращать гораздо больше внимания на погоду, потому что у него стало на это больше времени: в ожидании автобуса на остановке, по дороге в метро, по пути домой из продуктового магазина с тяжёлыми пакетами, врезающимися пластиковыми ручками в ладони.

Однажды Брайан, как всегда, сел на Q32. Но вместо того, чтобы сойти на Второй Авеню, остался в автобусе. Покачиваясь в такт движения синхронно с остальными пассажирами, пока автобус прокладывал себе путь через Третью Авеню, Лексингтон и Парк.

Он вышел на 32-й Стрит, купил себе хот-дог, съел его, а потом сел на автобус и доехал обратно до Саннисайда, где прилёг в прямоугольнике солнечного света на изношенном паркете в квартире Джорджа. Не имея ни малейшего понятия, что происходит в его голове.

Назавтра он сделал вид, что перепутал расписание. Он дважды позвонил администратору пенсионного фонда и долго спрашивал его о размере пенсии и сроках выхода на неё. Он всё ещё был слишком молод для этого.

Было бы лучше подождать, пока срок его службы не достигнет двадцати лет. Но когда он представлял себе, что ещё год стоит на 59-й улице и дышит выхлопными газами, то чувствовал, как что-то внутри него сворачивается и умирает.