Спросишь опять - отвечу “да”

Мозг Фрэнсиса был повреждён, но хорошей новостью было то, что пуля не пересекла полушария. Они с Леной сразу узнали, что хорошие новости всегда назывались хорошими. Плохие новости всегда назывались как-то по-другому.

Пуля вошла за левой стороной челюсти и прошла через левый глаз, разрушив медиальную стенку и большую часть орбитальной кости. Теперь Фрэнсис мог так же легко изобразить анатомию глазницы и надбровья, как когда-то мог нарисовать направление от дома до забегаловки.

Врачи объясняли ему методику лечения по фотографиям и трёхмерным моделям - и у него вошло в привычку проводить пальцами по лицу, чтобы понять, о чем они говорят. Были дни, когда боль рисовала картину сама по себе, простираясь острыми линиями от носа до уха - как будто раскалённые лезвия бритвы двигались под его кожей.

Терапевты предписали ему разложить любое действие на несколько составляющих движений. Согни правое колено, наклонись вперёд, шагни. Махни левой рукой. Отдохни.

Ходить, поворачиваться в постели, подносить телефон к уху - любое движение посылало волны электрического шока через хрупкую архитектуру его лица. Врачи взяли кожу с других частей тела и пересадили на щеку - теперь там никогда не будет полудневной щетины.

Фрэнсис сравнивал их объяснения с работами по дому - например, с ремонтом гипсокартона с помощью проволочной сетки, шпаклёвки, наждачной бумаги, краски.

Когда в его новой скуле началась стафилококковая инфекция, врачам пришлось разобрать и собрать скулу по-новому.

Левая сторона его тела не нуждалась в реабилитации, а правая сторона в основном имитировала левую. Но бывали дни, когда его походка нарушалась, и он представлял себе что разводной мост, соединявший полушария его мозга, был поднят, и никакого движения между ними не было.

Иногда, лёжа в постели, Фрэнсис смотрел на жёлтую полосу света и видел, как в ней скользили, падая друг на друга, как будто боясь, что их увидят, формы и узоры.

Почти каждый день, в течение нескольких минут, на стене напротив его кровати виднелась фигура воронки, но когда он отворачивался и медленно поворачивался обратно, воронка исчезала.

Иногда за окном виднелись человеческие фигуры, хотя его комната была на четвёртом этаже. Фигуры были в тёмных шляпах и стояли спиной к нему. Он думал, что, наверное, они играют в карты.

Однажды, когда он хорошо себя чувствовал и наклонился, чтобы подтянуть сползший носок - кровь устремилась к швам на его лице, и он потерял сознание от боли.

Он очнулся на холодном линолеуме, когда одна медсестра говорила другой, что нашатырь не поможет, потому что его обонятельный нерв сильно повреждён. Ему об этом ещё не говорили.

Теперь он понял, почему обеды, обильно политые соусом, не имели вкуса, а единственное различие между блюдами заключалось в твёрдости пищи. Ещё иногда в его комнате без видимой причины чувствовался запах костра.

Фрэнсис рассказывал докторам и Лене только часть того, что испытывал или замечал. Он потерял зрение в левом глазу, а правый стал обманывать его - видя вещи, которых на самом деле не было. Они знали об этом. Зачем вдаваться в подробности?

Врачи сказали, что ему сильно повезло. Пуля пропустила самую важную часть мозга и не затронула мозжечок. Он не потерял способность говорить, значит, его речь и слух не пострадали. В начале реабилитации ему удалили часть черепа, а когда опухоль уменьшилась, поставили обратно. Когда у него началась инфекция, эту часть снова сняли, а когда инфекция прошла, установили на место. Вещи, которые когда-то показались бы ему ужасным, теперь выглядели совершенно обыденными.

Время для глазного протеза ещё не пришло, поэтому ему сделали специальную повязку на правый глаз. Когда Фрэнсис увидел себя в зеркале, то подумал милосердно ли по отношению к семье и друзьям, заставлять их смотреть на него в таком виде.

В его палате не было зеркала. Ночью при включённом свете он мог видеть своё неразборчивое отражение в окне. Когда он по-настоящему увидел своё лицо - Лена дала ему зеркальце из своей сумки - оно напомнило ему грубо сделанную глиняную модель. Ото лба до челюсти тянулась вмятина, как на погнутом крыле машины. Она был полна синих, жёлтых и серых оттенков.

Врачи восстанавливали его по кусочкам. То, что он сейчас видел, когда-то выглядело намного хуже, и уже много было сделано, чтобы он снова мог выглядеть как нормальный человек.

Лена тихо сказала: “Всё не так уж и плохо, да? Нет ничего, что нельзя исправить”.

Фрэнсис почти не видел её плачущей со дня, когда всё произошло, но сейчас она заплакала. “Скажи что-нибудь” - сказала она. Но он не знал, что сказать.

Не то чтобы раньше он считал себя красивым. Он просто не обращал внимания на подобные вещи.

Но, по крайней мере, когда Фрэнсис последний раз смотрел в зеркало, он мог себя узнать.

За неделю до выписки, его подвели к лестнице и сказали подняться на десять шагов. Он чувствовал, как каждый шаг отдаётся в его лице. Лена держала его за локоть, а терапевт шёл сзади, вытянув руки, на случай если Фрэнсис упадёт.