Спросишь опять - отвечу “да”

Она кормила его, укрывала его, смазывала губы вазелином, проверяла капельницу и место ранения. Когда ей не нравилось то, что говорил врач, она просила поговорить с другим.

“У тебя всё будет хорошо” - повторяла она ему снова и снова. И, благодаря ей, он никогда в этом не сомневался.

Но теперь он понимал - она слишком привыкла тому, что он пациент, а она сиделка. Она уже не бледнела каждый раз, когда он спускался по лестнице. Но теперь он был для неё в одном ряду с дочерями и ипотекой - ещё один повод для беспокойства.

По большей части он уже был собой прежним.

Это заняло целых четыре года, но он, наконец, вернулся к состоянию, в котором был до выстрела - правда без глаза и с несколькими парализованными мышцами на лица. Одна сторона его тела уставала быстрее другой. Обычная простуда могла обернуться инфекцией.

Но, как и раньше, он понемногу начал заниматься домашними делами.

Он снова начал стричь траву на газоне. Подстригал деревья и кусты, оттаскивая отрезанные ветки к бордюру. Он потел, когда много работал, и когда капля пота стекали со лба на лицо, левая сторона ощущала это совершенно по-другому, чем правая.

Зимой он чистил снег во дворе, весной и осенью сеял траву. Он запаял трубу подвала, которая текла годами. Когда он вешал на дом рождественские огни, Лена придерживала лестницу и ругалась, что ему не надо туда лезть, что оно того не стоит. Что, если у него закружится голова, чтобы он немедленно спускался. Но он повесил огни, и всё было хорошо.

Только теперь они не могли достучаться друг до друга.

С тех пор как он вернулся домой из больницы, она ни разу не повернулась к нему во сне, ни разу не положила руку поперёк его груди, как раньше. Когда он слишком много думал об этом, то чувствовал себя как обиженный ребёнок.

“Обними меня!” - Кейт однажды крикнула Лене, когда была маленькой девочкой.

Чья-то овчарка вырвалась на свободу и гонялась за детьми, пытаясь укусить их за пятки через намордник. Перепуганная Кейт вбежала в дом. “Обними меня!” - потребовала она у Лены, разводя свои маленькие ручки. И Лена, улыбаясь, крепко обняла её.

Время от времени, ночью, он проверял внезапно возникшую между ними границу, надеясь, что что-то изменится, но делать это становилось всё труднее.

Прошлой ночью он провёл пальцем по кончикам её волос, которые свисали с края её подушки. Лёгкое прикосновение в темноте. Ей просто нужно было не двигаться, тогда бы он попробовал что-нибудь посмелее.

“Извини” - сказала она, не поворачиваясь, и убрала волосы с его пути. “У тебя всё в порядке?” - спросила она через плечо.

Но теперь Кейт уезжала, и дом снова станет принадлежать только им.

Он не мог поверить, как быстро это произошло. Двадцать лет они думали о пристройке к дому, как это сделали многие их соседи, но вдруг поняли, что она им больше ни к чему.

Раньше он приходил домой с работы и кричал, чтобы они убрали разбросанные везде карандаши, тетради, куртки, рюкзаки. Но однажды посмотрел вокруг, и ничего этого не обнаружил.

Теперь в течение дня даже Лены не было дома. Она работала с девяти до пяти в страховой компании. И когда приходила домой, то сразу шла на кухню, чтобы сварить что-нибудь на ужин.

Будучи молодым, он никогда не задумывался, что придёт время, когда он на весь день окажется один дома. Он всё больше и больше думал об Ирландии. Пытался вспомнить, был ли в жизни его отца хоть один день, когда ему нечем было заняться.

Иногда он включал телевизор, чтобы было веселее. Однажды, переключая каналы, он натолкнулся на сцену, где женщина и мужчина целовались в гостиничном номере. Затем мужчина раздел женщину, развернул её, толкнул на кровать и вошёл в неё сзади.

Фрэнсиса никогда не интересовало порно, но здесь всё было по-другому. Это было кабельное телевидение - сцена не была чересчур откровенной, просто намекала на определённое действие. Смотря телевизор, он засунул руку в штаны и продолжал, пока не кончил. Так продолжалось несколько месяцев, напомнив ему о себе в четырнадцатилетнем возрасте.

Он всё ещё принимал обезболивающее каждый день. Когда доктор сказал, что одной таблетки может быть недостаточно, он понял это как разрешение принимать две. Иногда две утром и ещё две днём. Казалось, они не давали никакого эффекта, кроме какого-то внутреннего спокойствия.

Он принимал антидепрессант, который действовал хуже, чем два обезболивающих. Принимая его, он чувствовал себя немного неловко, но доктор уверял, что это нормально.

Иногда, если он слышал гул газонокосилки, то подходил к окну возле кухонной раковины, словно ожидая увидеть, как голова Брайана Стэнхоупа движется с другой стороны валунов.

В этот момент он всё вспоминал и снова чувствовал себя потрясённым. Он пытался вспомнить, что думал об Анне Стэнхоуп.

В основном ему хотелось держаться от неё подальше. Он почти никогда не думал о ней. Она была диковинной птицей. Человек, с соседством которого приходилось мириться, пока не вырастут дети.