Средь других имен

Как похожи луна с Колымою,
Когда ночью в метельную муть
Проплывают одна над другою,
Друг на друга не смея взглянуть.
Словно вдовы, сойдясь на свиданье,
За туманами прячут лицо.
Только светится перстень-страданье,
Ледяное земное кольцо.

1949 год

В БУРе [27]

Десятые сутки с утра разменяв,
Хожу по бетонному полу.
Теперь уж ничто не волнует меня:
Ни жажда, ни холод, ни голод.
Увижу невольничье небо опять
И дни до поры я не буду считать.

1949 год

«В промерзшем теле жизни мало…»

В промерзшем теле жизни мало,
И ты, душа моя, устала
И разлучаешься со мной,
Оцепеневшая в молчанье
На этой ярмарке страданий,
На карусели ледяной.

1950 год

Каретный ряд

Там нет карет —
Каретный ряд.
Там Эрмитаж —
Московский сад,
И шахматы,
И та скамья,
Где довоенным летним днем
Среди мужчин
Мальчишка,
Я
Впервые сделал ход конем —
И от Садового кольца
До северной земли конца —
Во мрак Каретный ряд пролег,
Чтоб я бежать из мрака мог.
Кто говорит, что нет коней
В каретах лет,
В каретах дней?
Кто говорит — пусть говорит,
Но пыль летит из-под копыт.
Каретный ряд,
Широкий ряд,
Всю ширь твою объемлет взгляд
И — восполнение утрат —
Всех обнимает наугад,
Во всех влюбляется подряд.
И вдаль летит Каретный ряд.

1951 год

«Тороплив был век, непочтителен…»

Тороплив был век, непочтителен,
Рушил-строил с утра до утра,
Но остался маленький домик
В глубине большого двора.

С палисадником домик тихий.

В нем, от шумных дел далеки,
Осторожно и неприметно
Жили скромные старики.

Выходили они на улицу,

Семенили они в гастроном,
Огибая тяжелый, сумрачный,
Над двором их нависший дом.

Знал он твердо, в каких чинах,

Где служили его хозяева,
И в квадратных его глазах
Багровело холодное зарево.

И горбатились тихие, смирные

Переживчики-старики,
И цвели в палисаднике синие
Удивленные васильки

И глядели, как век непочтительный

Рушил-строил с утра до утра,
Не касаясь старого домика
В глубине большого двора.

1951 год

«Наш дом и школа были…»

Наш дом и школа были
Почти крыльцо в крыльцо,
Спешат автомобили,
Садовое кольцо.

Над нами громоздилась

Рассветная Москва
И в прутьях-клетках билась
Лиловая листва.

Мы по двору бежали,

Чтоб обогнать звонок,
И кляксу-ночь стирали
С камней десятки ног…

Ах, что б ни говорили,

Та школа хороша.
Меня зовут Четыре
Высоких этажа.

Зовут не дозовутся,

Звонок звенит,
Бегу!
А годы остаются
На мертвенном снегу.

1951 год

«Ослепительны сопок верха…»

Ослепительны сопок верха.
И опять на весенней проталинке
Голубика средь бурого мха,
И кусты смолянистого стланика,
И листок иван-чая тугой
В снежном блюдце,
На солнце сверкающем…
Да и сам я сегодня —
Такой
Островок, снова жизнь начинающий.

1951 год