Средь других имен

После смерти хочу я, о Боже,
Быть густою травой придорожной,
Чтоб на мне отдыхали прохожие,
А особенно те — острожные…

Чтоб весною под сенью зеленой

Крепкий ландыш стоял горделиво,
И, ко мне наклонив свою крону,
Шелестела б веселая ива.

Чтобы перепел, тот, что не знает

Ни усталость, ни свист перелета
И опасностью словно играет,
Мог бежать по ковру без заботы.

А в июне, в разгаре цветенья,

В ароматах и росах купаясь,
Слушать птиц щебетанье и пенье,
В легком ветре неспешно качаясь.

1953 год. Чибирь

Пушинка Воспоминание

Упоена полдневным зноем,
Пушинка в воздухе плывет,
Вдоль берега, над водопоем,
Всё выше под небесный свод.

Она была чертополоха

Частицей нежной и живой,
Но с налетевшим ветра вздохом
Умчалась к дали голубой.

Ассоциацией встревожен,

Я вижу: юноша Икар,
Мечтою пьян, неосторожен,
Возносит небу дерзкий дар.

Трепещут восковые крылья,

Их вероломно топит луч…
И вдруг, сознав свое бессилье,
Он падает на зубья круч.

Прошли века, и в дни Иоанна

Другой безумец взмыл и пал,
Но стал навечно осиянным
Его трудов печальный шквал.

Звенят шмели, струятся дали,

Пушинка больше не видна.
В реке коровы задремали.
Жара. Истома. Тишина.

1953 год

Зимний закат

Дыхание мороза рьяно,
И на поверхности стекла
Сквозная филигрань Ирана
Узором редкостным легла.

А между линий серебристых

Лег иней, выткав белый фон,
Меж линий резких и волнистых
И перепутанных, как сон.

Брюссельских кружевниц глазами

Я очарованно смотрю,
Но неумелыми руками
Искусных кружев не творю.

Гавайских пальм и попугаев

Взрастила русская зима,
И море без конца и края,
И в сеть попавшего сома…

Пейзажу не хватает солнца,

Но вот, алмазами горя,
Закат сверкнул в стекло оконца
Своим лучом из янтаря,

И заиграли позолотой

Вода и рыбья чешуя,
Как медом залитые соты,
Как пунша пенная струя.

И на хвосте у попугая

Зажегся радостью корунд,
А пальма, веером махая,
Рубины уронила в грунт.

Сменив печаль на восхищенье,

Игрой узора пленена,
Ловлю чудесное мгновенье,
В котором явь сильнее сна.

Январь 1953 года

25/12 января 1953 года в больнице

Татьяне Владимировой

В Татьянин день тебя целую,
И обнимаю, и люблю,
И об отсутствии подарка,
Поверь, несказанно скорблю.
   Разбитый нос тому порука,
   Но, видит Бог, такая скука
   Лежать в постели в Танин день,
   Как старый, несуразный пень.
А Таня носится, как птица,
В халате облака белей,
Блатных нисколько не боится —
Она мудра, как Галилей.
   В руке со шприцем, как с бокалом,
   Вливает в жилы нам «коньяк».
   И кажется палата залом,
   Где заиграли краковяк.
И здоровея в честь Татьяны,
Мы ей желаем поскорей
Спать на пуху и пить допьяна
Подалее от лагерей.

Гонолулу (Экваториальный пейзаж)