Сшитое сердце

– Мерзкая тетка! И говорит только по-французски! Твоим дочкам придется постараться, чтобы она осталась довольна, – вытирая слезы, сказала Мануэла.

– А ты сегодня вечером сделай из хлебной корочки крестик, – распорядилась швея. – Принесешь мне его через три дня вместе с ниткой, тайком выдернутой из одежды твоего жениха.

– Зачем? – спросила Мануэла.

– Тогда в день твоей свадьбы тебе скажут, что ты красива, а если не скажут, так подумают, – ответила Фраскита Караско и ушла.

Через день, на рассвете, меня, чтобы отпустить Аниту и Анхелу, завернули в черную мамину шаль и отдали на попечение Мартирио, которой не исполнилось еще девяти лет. Две мои старшие сестры пересекли пустырь, вышли на дорогу и пропали из моих дней. Горизонт забрал их у меня, поглотил их поцелуи. Они надолго перестали существовать. Покинули меня по эту сторону мира и отправились намывать и начищать до блеска стекла, плитки, паркет и серебро под недоверчивым взглядом хозяйки, все же предпочитавшей испанок арабкам, хотя в конечном счете все они были в ее глазах воровками.

Моя мать снова взяла в руки иглу и за две недели сшила роскошное платье, покрой которого безупречно скрывал грех Мануэлы. Так что в день свадьбы весь двор был в восторге.

Девушки попались в сети швеи, они мечтали выйти замуж, красоваться в сказочном платье, и парни были очень довольны. Поцелуи и оплеухи сыпались градом. Цветочки охотно позволяли себя срывать, сезон поспешных свадеб и постыдных секретов был в разгаре. Все молоденькие девушки, вошедшие в возраст, нашли себе ухажеров, и, поскольку все они могли воспользоваться талантами швеи, церковь не пустела. В первые месяцы после свадьбы Мануэлы приходский священник обвенчал столько пар и окрестил столько младенцев, что умер от усталости.

Несколько лоскутков, немного муки, растительного масла и шпика, крестик из хлебной корочки – и Фраскита Караско принималась за работу.

Днем и ночью она облагораживала тряпки.

Моя мать сшила платье даже для горбуньи Марии, ткань сумела так распрямить ее искривленное тело, что она в первый и последний раз в своей жизни выглядела красавицей.

Когда все девушки с нашего двора были выданы замуж, потянулись из соседних дворов. Вскоре у портнихи из предместья Марабу стало столько работы, что она смогла повысить расценки. И тогда ее клиентура постепенно изменилась.

Мои сестры вернулись домой, я их не узнала, но Анита приручила меня, угостив пирули-леденцом, а Анхела, чье лицо заметно отяжелело, со смехом дала мне несколько больших белых перьев, сказав, что выдергивает их из своей чуть сутулой спины.

Портниха

Через год слава моей матери вышла за пределы пустырей и, перебегая из квартала в квартал, охватила весь город. Дочери колонистов десятками приходили заказывать ей подвенечные платья. Каждый день приводил очередную партию невест, которых надо было одеть. Каждое утро волной прибивало к нашему порогу девиц, которым требовалась ракушка, чтобы упрятать в нее девственное тело или, по крайней мере, создать видимость его. Моя мать лучше всех умела изучать их животы, моя мать лучше всех умела скрывать их очертания.

Они являлись в сопровождении шумной толпы тетушек, сестриц, подружек, нагруженных ворохами роскошных тканей. Волхвицы восторженно щебетали по-французски над моей колыбелью… из вежливости. Наши “ясли” оглашались смехом, прекрасные дамы наперебой расхваливали таланты моей матери, сыпались эпитеты, скапливались благодарности, воздух пропах пудрой, полутемная комната заполнялась доспехами из белой ткани. Все больше становилось соломенных манекенов, маленькое безликое войско шагало к свадьбам. Невесты следом за моей матерью входили в комнату моих сестер и возвращались оттуда выцветшими, сведенными к нескольким меркам, такими же белыми, как их будущие платья.

Волна широких ярких юбок откатывалась в полдень, возвращая дом его призракам, его белому покою, и мои сестры искусно устраивали сквозняк, чтобы очистить комнату от остатков бабьих сплетен и запахов.

И платья трепетали на неподвижных манекенах.

Во дворе наладилась мелкая торговля. Соседки расставили крохотные прилавки с кучками сластей – печенье с корицей и с миндальной начинкой, сладкий хворост, обвалянные в сахаре пончики, которыми матери и тетки богатых невест лакомились, дожидаясь, пока закончится примерка.

Следом за девицами прибыли французские торговцы. Прослышав об успехе портнихи, они толпой потянулись к ней, нахваливая свой товар и заваливая ее образцами. Постепенно комната побелела, как в первые дни после свадьбы Фраскиты, но это была свежая и мягкая белизна хлопка, затем – атласа и, наконец, белизна шелка и горностая с каймой из золотых и серебряных нитей.

Наша мать так и не узнала, что мы тихо вставали по ночам, чтобы посмотреть, как она вышивает, сидели на полу, тесно прижавшись друг к дружке, зачарованные как сосредоточенностью и движениями художницы, так и великолепием тканей, которыми она прикрывала наше убожество.

Вскоре она совсем перестала выходить из своего белого нитяного кокона.