Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР

Украинизация проходила неравномерно. Чем выше было ведомство, тем хуже оно украинизировалось («в органах центральной украинской администрации на украинском языке велось лишь 10–15 % делопроизводства»[121]), аналогично и с продвижением на восток: на Донбассе уровень украинизации еле превышал нулевую отметку. Как отмечал украинизатор Ф. Солодуб, «разрыв между украинской деревней и русским городом продолжал нарастать»[122]. Чтобы переломить ситуацию, в марте 1925 года Сталин заменил первого секретаря украинского ЦК своим верным соратником – Л. Кагановичем.

Уже в апреле принимается новое – взамен старого – постановление об украинизации всей административной работы. Теперь в официальной риторике делается упор на применение «нажима». «Самое значительное наше достижение состоит в том, что на Украине теперь уже не считается приемлемым, чтобы член партии открыто высказывался против украинизации»[123], – с гордостью заявил в следующем году секретарь КП(б)У В. Затонский.

В феврале 1926 года около 40 % канцелярских работников не говорили по-украински и в соответствии с законом подлежали увольнению, но уволить такое количество народа было невозможно. А вот демонстрировать свое неприятие украинизации и игнорировать курсы украинского языка и украиноведения теперь стало чревато – по республике прокатилась волна показательных увольнений (от 500 до 1000 случаев).

Доля русских в общем населении Украины, по переписи 1926 года, составляла 9,2 %, а доля украинцев – 80 %, однако городское население, по переписи в городах 1923 года, было совсем другим: украинцы – 2,2 млн (44 %), русские – 1,35 млн (27 %), евреи – 1,3 млн (26 %). Если учесть, что 1,3 млн украинцев в 1926-м назвали своим родным языком русский (и только 200 тыс. русских – украинский), то получается, что русские в городском населении Украины де-факто составляли 66 %. В городах на востоке республики результаты переписи 1926 года со всей ясностью показали, что «этнические украинцы» здесь – меньшинство: в Луганске – 43 %, в Запорожье – 47 %, в Харькове (тогдашней столице республики) – 38 %, в Днепропетровске – 36 %, в Сталино (нынешний Донецк) – 26 %. Таким образом, речь идет не об украинских городах. Речь идет о русских городах в составе Украины. И этим русским городам власть навязывала украинство – навязывала лекциями, курсами, тематическими встречами, культпоходами, запретом на русскоязычные вывески, вытеснением русскоязычных республиканских газет (их общий тираж на Украине сократился с 87,8 % в 1923 году до 4,7 % в 1932-м) и русскоязычных книг (с 1932 года пополнение библиотек на 85 % должно было состоять из книг на украинском языке), размножением украиноязычных театров (их доля в республике выросла с четверти в 1928-м до трех четвертей в 1931-м).

Здесь необходима пара важных уточнений. Данные о количестве людей, назвавших себя украинцами в ходе переписи 1926 года, были завышены. В общесоюзной инструкции для переписчиков говорилось: «Определение народности [так называлась будущая графа «национальность»] предоставлено самому опрашиваемому, и при записи не следует переделывать показания опрашиваемого. Лица, потерявшие связь с народностью своих предков, могут показывать народность, к которой в настоящее время себя относят». Но в то же время указывалось: «В случаях, если отвечающий затрудняется ответить на вопрос, предпочтение отдается народности матери»[124]. То есть, с одной стороны, государство вроде бы собирало для себя сведения о реальной самоидентификации людей. А с другой стороны – не допускало ответа «не знаю», записывало украинцами (и прочими нацменами) тех обрусевших, кто не мог определиться, и тем самым добавляло нацменам политического веса.

И второе уточнение. То, что якобы во всей Украине деревня была украиноязычной, опровергалось бытом Донбасса, где делались наблюдения вроде такого: «В селах просят говорить по-русски, так как плохо понимают украинский литературный язык. Отсюда – предложение: если и проводить украинизацию, то начинать с деревни»[125]. Сельский «украинский язык» Донбасса был ближе к русскому, чем к украинскому. Единого украинского языка (такого, чтобы «украинцы» из разных концов республики могли бы легко понять друг друга) просто не существовало. Не существовало единой украинской нации – и Сталин взялся за ее лепку, пластилином для которой стал Донбасс.